— И ты ему поверила? Разве ты не знаешь, что я умею постоять за себя?

— Ты еще не совсем оправился от побоев! — воскликнула Ханна. — Я не смогу без тебя жить. Я люблю тебя, Райдер, и очень боюсь потерять.

Райдер покачал головой, удивляясь чувству, которое заставляет людей отбрасывать доводы разума, волю и даже гордость, и задумался, а он пережил бы смерть Ханны? Ради нее он готов был убить и убьет любого, кто посмеет коснуться его жены.

— Я знал любовь сестры, любовь родителей, но никогда не знал прежде любви женщины. Когда я покинул чейенов, чтобы сражаться за индейский народ вместе с сиу, то решил, что преждевременная смерть не позволит мне отыскать любимую женщину. Я завидовал чувству моей сестры к Заку, потому что знал: такое счастье мне не уготовано. А теперь…

— А теперь?.. — подбодрила его Ханна, она задержала дыхание, ожидая услышать слова, которых так долго ждала от него.

— А теперь у меня есть любимая женщина.

— Ты хочешь сказать, что любишь меня, Райдер?

Не имея склонности к красноречью, Райдер произнес лишь:

— Разве не это я только что сказал тебе? Разве я не пошел за тобой, когда ты покинула меня? Разве я не оставил ради тебя свой народ?

Ханна торжественно кивнула, не сводя глаз с его лица. Она все еще ждала признания. Если он не может произнести этих слов, то как ей поверить, что он ее любит?

Райдер вздохнул, потом одарил Ханну обезоруживающей улыбкой, хорошо понимая, что именно она от него ждет.

— Я люблю тебя, Воробышек, и всегда любил. Даже когда та была похожа на костлявую оборванку с тусклыми волосами и грязным лицом. Может быть, с твоей помощью я научусь доверять людям с белой кожей и жить с ними в мире.

— О, Райдер! — она закинула руки ему на шею, осыпая градом поцелуев его лицо, подбородок, нос, все, до чего только могла дотянуться. — И я всегда тебя любила. И если ты хочешь жить в деревне Красного Облака, я не стану возражать. Пока мы вместе, я счастлива.

Райдер прижал ее к себе, сознавая, насколько дорога ему эта женщина, и удивляясь, что ради нее он собирается пожертвовать той жизнью, к которой привык.

— Я должен найти свой путь в мир белых, Ханна. Как бы я не восхищался индейцами, как бы глубоко не сочувствовал им и не осуждал несправедливость, которую творят с ними белые люди, я не могу оставаться. Твоя жизнь для меня слишком драгоценна, чтобы подвергать ее опасности. Белые слишком многочисленны. Когда-нибудь индейцев заставят жить в резервациях, а это не та жизнь, о которой я мечтаю для своих детей. Однако, я смогу помочь индейскому народу, и мне при этом не придется убивать или получать раны в сражениях. Губернатор согласился на мое освобождение из тюрьмы с условием, что я стану посредником в переговорах о мире с сиу и чейенами. Я буду честно защищать интересы моего народа. У всех индейцев будет кров и пища, чтобы пережить зиму, и защитник, который умел бы отстаивать их права.

Глаза Ханны заблестели.

— Твой ребенок будет тобой гордиться.

— Ты носишь моего ребенка? — голос у него сел от волнения, а от того, что он сказал затем, душа у Ханны ушла в пятки. — И ты поехала с Гил мором, зная, что беременна от меня?

Во рту у нее пересохло.

— Я никогда без нужды не подвергла бы опасности твое дитя, Райдер, и я никогда не позволяла Тренту дотронуться до меня. Разве ты не понимаешь? Я все делала ради твоего спасения. Сколько же раз мне повторять это, чтобы ты наконец мне поверил?

— Я верю тебе, Воробышек. Я вел себя, как глупый ревнивец, не понимая, что ты никогда не уехала бы с Гилмором без причины. Страшно подумать, что могло бы случиться с тобой и с ребенком.