Когда Кристиан впервые почувствовал, что в его полную тьмы реальность начал проникать свет, его сердце забилось так, будто хотело разбиться вдребезги. Шанталь, увидев искаженное сладостной мукой лицо сына, спросила:

— Что случилось?

— Пока ничего.

Он не сказал правды, но Шанталь все поняла. Она сходила с ума от радости и в то же время боялась чуда. Кристиан так долго был посторонним в реальном мире… Сумеет ли он стать своим теперь, по прошествии стольких лет, после всего выстраданного и пережитого? Не настигнет ли его очередной обман?

Зрение возвращалось, и хотя оно восстанавливалось очень медленно, уезжавший в Лондон и передавший заботы о Кристиане своему помощнику Пьер Шатле был полон надежд. Хирург признался Шанталь, что поражен результатом; он готовил доклад об операции для конференции, на которой должны были присутствовать светила медицины.

Кристиан начал подниматься с постели. И белая коробка палаты была уже тесна для него. Он все чаще задумывался о будущем.

— Я не слишком хорошо представляю, как нам теперь жить, мама.

— Не думай об этом. Сначала тебе нужно окончательно поправиться.

Когда Кристиан впервые увидел мать, она показалась ему незнакомкой, и все же он узнал ее улыбку, ее глаза. А собственное отражение в зеркале поначалу и вовсе испугало его: осунувшееся, бледное, странно взрослое, страдальчески серьезное лицо.

Он набирался сил, и не только физических, но и душевных. И немало испугал Шанталь, когда однажды заявил:

— Я хочу разыскать Мари.

— Эта девушка предавала тебя дважды, причем в те моменты жизни, когда ты особенно нуждался в поддержке. Так стоит ли о ней вспоминать? — спросила его мать.

Кристиан задумался.

Тот мир, в котором он существовал прежде, остался там, за гранью темноты, что так долго его окружала, и теперь ему предстояло учиться жить в другом мире.

Кристиан познал Мари через ее голос и смех, через запах ее кожи и волос, через тепло и нежность ее прикосновений, через их страстную близость. И все же он никогда ее не видел, не знал ее лица, взгляда, улыбки. Когда он был слеп, надежды ее увидеть не было, но сейчас ему стало не хватать этого. И вместе с тем молодой человек понимал, что мать в чем-то права. Та Мари принадлежала иному миру, и она осталась в нем. Кристиана обступали зримые образы, они влекли, будоражили воображение, заслоняли то, что прежде владело его душой.

И все-таки, если бы его спросили, любит ли он Мари, нуждается ли в ней, он бы уверенно ответил: «Да!»

Вскоре он смог, покинуть клинику, и они с матерью сняли скромную квартирку на правом берегу Сены. Кристиан окончательно выздоровел лишь к весне, и к тому времени у Шанталь почти закончились деньги. Но она ничего не говорила сыну, который был беспечен и весел.

Нельзя сказать, что его обуревали дерзкие мечты, — то была просто радость жизни, легкомыслие, бездумное наслаждение каждым подаренным судьбою днем. Длившаяся восемь лет слепота отсекла его от прошлого, все кануло во тьму, и теперь, внезапно прозрев, Кристиан чувствовал себя заново родившимся, полным надежд и сил.

— Как ты думаешь, мама, чем мне теперь заняться? Ведь нам нужно на что-то жить. Беда в том, что я ничего не умею… — произнес он как-то за утренним кофе.

Но произнес шутливо, с улыбкой, и у Шанталь отлегло от сердца.

— На острове осталось мое пианино, — промолвила она невпопад.

— О, полно, мама! Мы купим новое — дай только срок!

Женщина успокоилась: значит, он не тосковал о прошлом. И все же она спросила:

— Ты не хочешь вернуться на Малые скалы?

Он сразу сделался серьезным и смотрел куда-то вдаль, словно пытался разглядеть на горизонте призрак будущих времен.