Он встал и пошел прочь от дома. Женщина смотрела ему вслед. Только теперь она увидела, что он хромает, и прикусила губу.

— Постойте…

Эжен обернулся.

— Вы…

Заметив направление ее взгляда, он горько усмехнулся.

— Я тоже воевал. Представьте, раньше был совершенно здоров, а теперь… — И посмотрел ей в глаза.

Женщина невольно вспыхнула. Да, он хромал и выглядел изможденным и усталым, но он был молод, вероятно, моложе ее, и красив своеобразной мужской красотой. Ни в коем случае нельзя впускать его в дом — по деревне неминуемо поползут слухи!

Неожиданно Корали вспомнила день похорон своего мужа, Луи Гимара. Глядя на его застывшие черты, Корали искала оправдание своей бесчувственности и не находила. Окружающие считали, что молодая вдова оцепенела от горя, хотя на самом деле она думала лишь о трудностях, что ждали ее впереди. А ведь Луи был хорошим, добрым человеком, и они неплохо жили…

Однако были вещи, о которых Корали не могла с ним говорить. Иногда ей, совсем как Мари, хотелось сделать что-то не так, пойти наперекор чужой воле. Но в отличие от сестры она была куда более робкой и тихой, и мечты были похоронены в ее душе точно в глубоком колодце.

— Хорошо… я сдам вам комнату. Помощь приму, но денег брать не стану, даже не предлагайте.

Эжен улыбнулся:

— Сказать по правде, денег у меня совсем мало. Да и идти некуда, — сказал он, потом спросил: — Как вас зовут?

— Корали Гимар.

— А меня Эжен. — И, запнувшись, он закончил: Эжен… Сулье.

Это была фамилия его полкового командира. Эжен не хотел раскрывать женщине правды. Во всяком случае, пока.

Они вошли в дом. Корали поспешила к дочери. Через некоторое время она вышла с ребенком. На вид девочке было года два: начинающие темнеть волосы, нежное личико, большие серо-синие глаза. У Эжена защемило сердце. Интересно, с каких пор он стал таким чувствительным?

— Ваша дочь? Как ее зовут?

— Таласса.

— Необычное имя.

— По-гречески это значит «море», — пояснила Кора.

— Надо же! — удивился Эжен. — Звучит красиво.

— Вы, наверное, хотите есть, — сказала Кора, спуская ребенка с рук. — Я сейчас накрою на стол.

Эжен сел и принялся следить за ее движениями, потом стал разглядывать комнату. Потертая материя скромного диванчика, простенькие занавески, тепло камина, скрип половиц, подвижные тени — чудесная декорация полного смысла человеческого существования. Готовить еду, мыть посуду, стирать белье, воспитывать ребенка — разве это не прекрасно?

Эжен сильно проголодался и с удовольствием съел все, что приготовила Кора. Потом заметил:

— А в Париже хлеб из соломы, глины да высевок овса!

В глазах Корали блеснули слезы, она в волнении сжала руки.

— Бедная Мари!

Ее возглас отрезвил Эжена, он почувствовал неловкость, как будто проник в этот дом обманом.

— Должно быть, вам тяжело жить без мужа? — произнес он, чтобы сменить тему разговора.

— Да, — просто сказала Кора, — нас кормит океан, а женщине сложно справляться с лодкой и сетями.

У моего мужа было накоплено немного денег, на них я сейчас и живу.

После ужина она провела Эжена в маленькую комнатку и промолвила:

— Располагайтесь и отдыхайте, — после чего нерешительно спросила: — А вы сюда… насовсем? Когда я впервые вас увидела, мне показалось, вы кого-то ищете.

Эжен замер. Переплетение света и тени на полу, потолке и стенах, напоминающее ажурное покрывало, старомодная мебель, милые лоскутные коврики… Если бы его дом был таким…

— Я никого не ищу, Корали.