Не выпуская из одной руки ботинок, я осторожно сунул другую в недра чемодана и порылся в нижних слоях, пока не обнаружил второй. Он лежал под полотенцем, которое я спрятал на самое дно по той причине, что оно мне вряд ли могло понадобиться – ведь во всех отелях имеются полотенца. Вытащив туфлю на свет божий, я пристально рассмотрел ее.

Вне всякого сомнения, это был второй ботинок. Внутри что-то лежало. Я осторожно извлек предмет, и в ушах у меня оглушительно зашумело.

Это была красная роза, стебель был отломлен в четырех дюймах от чашечки.

Первое, что поражает вас в Cafe du Monde, – это то, что оно не соответствует вашим ожиданиям. Оно не скрывается в самом сердце старого города, на Королевской улице или на улице Дофина, наоборот – расположилось прямо напротив площади. И это не какая-то невзрачная маленькая забегаловка, а просторное, крытое тентом заведение, с рядами столиков, среди которых время от времени с театральной печалью проплывают официанты. Однако, придя сюда во второй раз, вы понимаете, что cafe au lait здесь действительно неплохой, a beignets – лучшие во всем Новом Орлеане; что здесь настолько опрятно, насколько это возможно для кафе, открытого двадцать четыре часа в сутки, круглый год; и что любой, кто блуждает по Новому Орлеану, обязательно должен когда-нибудь миновать угол улицы Декатур и площади Джексона, так что заведение расположено вполне удобно.

Полдень застал меня за одним из крайних столиков, так что вокруг не мелькал народ, и я мог с удобством наблюдать за улицей. Я заканчивал вторую чашку кофе и третий стакан апельсинового соку. Пепельницу уже дважды поменяли, и в желудке у меня покоилась порция beignet. Единственная причина, по которой я не заказал еще, – это то, что я берег место для muffelettas. Я рассказал бы вам, что это такое, но я не гид. Поезжайте и узнайте сами.

И конечно, на ногах у меня были туфли. Пришлось еще десять минут просидеть в номере, пока я окончательно не перестал трястись. Затем я потащился прямо в Cafe du Monde. Взял с собой книгу, но не мог читать. Я рассматривал прохожих и пытался привести в порядок свои мысли. Я не мог вспомнить, что со мной произошло, так что единственное, что мне оставалось, – это найти подходящее объяснение и придерживаться его. К сожалению, объяснение никак не шло на ум. Я просто не в силах был представить себе правдоподобную причину, по которой мои туфли могли оказаться в чемодане, под вещами, нетронутыми с тех пор, как я уехал из Роанока.

Около девяти месяцев тому назад, на конференции в Лондоне, я уделил слишком много внимания развлекательной фармацевтике в рассеянной компании старого приятеля по колледжу. На следующее утро я проснулся у себя в номере, в кровати, одетый совершенно не в ту одежду, в которой был накануне вечером. Терпеливая реконструкция событий показала, что я почти помню, как поднялся рано утром, принял душ, оделся – и забрался обратно в постель. Странное поведение, согласен, но в моей памяти сохранилось достаточно обрывков и намеков, чтобы убедить меня, что я проделал именно это.

Но на сей раз дело обстояло иначе. Я не мог вспомнить абсолютно ничего в промежутке между выходом из Старого Оригинального Истинного Абсент-бара и пробуждением. Но, как ни странно, Страх не терзал меня по этому поводу.

А затем, конечно, оставалась еще роза.

Страх, для тех, кто с ним не знаком, – это состояние, охватывающее вас после неумеренного употребления наркотиков или алкоголя. Среди прочего, оно включает в себя паническую убежденность в том, что вы совершили нечто постыдное или неблагоразумное, а что именно, не помните.