С какой это стати они должны его благодарить? За какие такие пузиковские заслуги перед человечеством?

– За что тебе спасибо?

– А за это… за бескорыстие. Мне только и делов было, что трубку снять. А вознаграждение за вас не хухры-мухры, двадцать тысяч баксов.

– Откуда ты знаешь, что двадцать тысяч?

Пузиков ухмыльнулся:

– Я узнавал. Позвонил, намекнул, что мне кое-что известно, и через платок спросил про вознаграждение. Ну, мне и ответили, а потом сразу стали вынюхивать, что да как. Между прочим, сам Голопуп у телефона был. Орал на меня. А я – раз! – трубочку и повесил! Пускай, думаю, позлится, авось вознаграждение повысит.

– Но ведь твой звонок могли засечь!

Борька снова ухмыльнулся, видимо, очень довольный собственной смекалкой:

– Пускай хоть тысячу раз засекают. Я же не из дома звонил. Через платок разговаривал, а потом тем же платочком автомат протер и смылся. Спорю на сто баксов, начальник милиции чуть от злости не лопнул, так ему хотелось до меня добраться.

Пузиков ввалился в комнату и, не обращая внимания на включенный компьютер, плюхнулся на диван.

– Ну а теперь давайте начистоту. Колитесь, где моя доля?

– Какая доля? – не понял Федор.

Недоверчиво прищурившись, Борька погрозил ему пальцем:

– День так плох, чтоб я сдох! Темните? За дурака меня держите? Я хочу получить свои тридцать три процента. Даже нет, сорок процентов. За неразглашение.

– Ты что, Пузиков, макушкой треснулся? За какое неразглашение?

– Я что, по-вашему, телевизор не смотрю? Вы ведь сперли из машины деньги? Сколько там было? Миллион баксов, два миллиона? Больше?

Туркина расхохоталась так, что даже сама забеспокоилась: не проснется ли бабушка, уж очень громко у нее это вышло.

– Ты чего ржешь, Туркина-Буркина?

– А что, Пузиков-Арбузиков, нельзя, что ли? Ржу, потому что ржется!

– Полный памперс восторга – это завсегда можно, – позволил Борька. – Так сколько вы сперли-то, колитесь! Чистосердечное признание смягчает вину!

Федор посмотрел на Катю, все еще боровшуюся со смехом.

– Ну что, расколемся? – поинтересовался он.

– Расколемся! – кивнула она.

– Так и быть, Пузиков, твоя взяла! Хочешь знать, сколько было в машине?

Пузиков подался вперед.

– Двадцать миллионов долларов и еще полмешка золотых слитков, – очень серьезно сказал Федор.

– Ка-ак?

– И это не считая бриллиантов. Ты как, свою долю сразу будешь брать или по частям в чемодан запихивать?

Вначале на лице Пузикова отразилась жадность, но потом он, видно, сообразил, что его дурачат. Более того, унюхал, что никаких денег нет и в помине.

– Выходит, я напрасно чемодан тащил? – огорчился он.

– Почему же зря? Тебе полезно. Авось похудеешь, – не удержалась Туркина.

Вопреки ожиданиям Пузиков не обиделся: слишком уж был огорчен.

– За мной собака приблудилась, когда я сюда шел, – убито сказал он.

– Какая собака?

– Точно не знаю. Большая. Я от нее чемоданом отмахивался, а она меня за пятки хватала… И вставать мне пришлось среди ночи. Я на три часа будильник поставил, чтобы врасплох вас застигнуть. А выходит все без толку. – Голос восьмиклассника-интригана звучал теперь почти жалобно.

Пузиков ноющий был еще тоскливее Пузикова угрожающего, тем более что глазки его продолжали зорко бегать по сторонам в надежде увидеть разбросанные пачки денег.