|
Но почему-то ничего сказать не сумел. В эту жалобную любовь — десантник, троечница и инвалидная коляска — Вадиму не слишком верилось, вернее сказать, он позволял себе не всматриваться мысленно в сплетение тел и механизмов, оставляя его темным пятном в углу своей памяти. Но при всем этом, его отношение к данной девице явно изменилось. Не то чтобы стало хуже, нет. Просто, скажем, теперь его собственное давешнее поведение в палатке Бориса Стругацкого ему казалась смехотворным, щенячьим. Зачем он так церемонничал на счет особы, имевшей обыкновение так вычурно общаться с безногими десантниками. Нет, нет. пора со всей жесткостью сказать себе — определись дружок, что тебе от нее надо. И получи это. То есть прощение. Можно надеяться, что она сравнительно легко его даст, когда он доставит к ней старого, проверенного да еще и вылеченного любовника. Впрочем, насколько он помнил, она не безумно обрадовалась Жоре, когда он вкатил давеча к ней на коляске. Однако вдруг виной всему именно коляска, Люба решила, что он по-прежнему инвалид! Да, господи, не могла же она не понять, что он всего лишь интересничает, а так вполне ходок.
Вадим помотал головой, какой толк во всех этих мыслях, их может быть еще тысяча, и все равно ощущение, что разгоняешь туман лопатой. — Ты знаешь, Жора, из мужиков мне на память приходит только один. — Кто же? — Знаешь, я перебрал всех ее одноклассников и ребят со двора… — Я тоже перебрал, у меня тоже есть компьютер. Говори дело. — Только Валерик. Валера Тихоненко. Он с первого момента вился рядом. Все время тянул одеяло на себя, а поболтать он умеет. И никогда не любил проигрывать, даже когда ему выигрыш был и не очень нужен. Жора подвигал широкой нижней челюстью. — Я его видел? — Да, да, на той самой вечеринке у Любы, когда все были, а потом ее отец стал всех выгонять. — Скелет?! — Он мой друг, он не умирал еще. Вернее, нет, — Вадим запнулся, вспомнив о сообщении джинна. — Чего ты? — Отбой. Мне сказали, что он как раз умер. Жора внимательно на него посмотрел и подвигал бровью. — Кто сказал? — На работе. Десантник подпрыгнул и громко хлопнул себя по ляжкам. — Тут что-то есть. — Не понимаю. — Да и я пока не все понимаю, только опыт жизни в Новом Свете учит не слишком полагаться на все эти байки о смертях. — Да? — Наконец, усвой, смерть у нас здесь вообще состояние временное. Вадим был вынужден мысленно признать справедливость этого замечания. Пора переставать думать по-старому. Смерть — это почти никогда не конец. Жора развивал в том же духе. — Смерть как грипп, дипломатическая болезнь, когда человеку нужно устроить дымную завесу, он чаще всего говорит, что он мертв. Ему это особенно легко, насколько я понял, он же шишка. — Он говорил, что генерал. — Какой еще генерал? Вадим начал что-то плести про персональный хронометр, Жора не очень-то слушал, тер щеки и гримасничал. — Да, тут что-то есть. Да еще и разговорить умеет, говоришь? Представляешь, куда он может ее ввести. — Куда? — Смотря где он генерал. Хотя, на определенном уровне, могут всякие бартеры быть. Генерал генералу друг. Если даже секундная стрелка… Да хоть к Ричарду Гиру, или Элтону Джону, не знаю, кого она любит, и кто в год ее смерти был в самом соку. Я вот хотел на Шумахера посмотреть, на Гагарина… так, какие у тебя данные на этого скелета? Совещались еще довольно долго, но, как ни крути, была только одна линия поисков, по которой можно было совершить хоть какое-то реальное продвижение. Родственники.
— Кто это? Вон там в каталке. |
