И развеселилось, плюнув на свинотрахов и дебилов, просто превратившись в клубок тросов и идя вглубь пещеры без излишнего гуманизма. Впрочем, защитники и так и так почти кончились, так что через пять минут я ввалился в отгороженную комнатушку. И… даже противно, блин. В окружении нескольких женских тел — и людей, и металюдей, и нечистиков, храпел толстый вьюнош, не старше двадцати. Тут, блин, народ умирает, ради него, а он дрыхнет, блин!

И девки не спят, зыркают испуганно, но даже пошевелиться боятся, чтоб этого не разбудить.

Быстро прикинул я, да и захлестнул толстое горло удавкой из тросов. Хиккан зарипел-засипел, а я озвучил девкам:

— Мне чихать, что у вас за обязательства. Если этот — я помотал тушкой, — вам не важен — уходите. Если важен — уходите тоже, потому что через минуту, если в комнате будет кто-то, кроме нас двоих, я его удавлю.

Как ветром сдуло, секунды не прошло. А я призадумался. Дело в том, что убить-то жирдяя я мог и сразу, но хотел… да понять. И, при необходимости, осудить. А если нет — то прибить, осознавая всё. Так что ослабил я удавку, потыкал жирдяя остриём троса, да и стал вопросы спрашивать.

А он и не партизанил, свинота такая. И противно, блин! У меня возникло чувство, что этот паразит до момента, пока я его тросами не стал тыкать, воспринимал реальность, как свою разлюбезную компьютерную игрушку. Его подручные на руках носили, пылинки сдували. а уж что эта свинота с “неписями” делала — сказать противно. И самураю приказал соврать, как узнал от пророка, что я — смерть Хонсюдзина. А уж над народом глумился, упырь такой…

И главное — ни капли сожаления и жалости. Эмпатия даже не на нуле, в минусе. Воплощал свои болезненные мечты, как сексуального, так и садистского толка. Играл в “стратегию”, только хреновый игрок и на подчинённых плевал.

— В общем, я бы тебя на ад обрёк, — честно озвучил я. — Но противно. Заразишь ещё чем, пакость ты такая. Так что просто умри, — с этими словами пробил я висок жирдяю, да и потопал к выходу из пещеры.

Препятствий мне не встретилось, вырубленные вырубленными и были. А червяк, к моему приближению, организовал водоворот. Ну, может и дракон даже, подумаю, заключил я, прыгая в водяной портал.

И выпрыгнув, чуть не навернулся. На этот раз из-за повиснувшей на мне с объятьем и подрагивающей Зелёнки.

— Видела? — уточнил я, на что послышался уточняющий всхлип. — Зря, но как есть.

— Противно, просто слов нет! Но я справлюсь!

— А куда ты денешься, Елена Бессмертная, — хмыкнул я, погладив её по голове. — Ладно, Лен, пойдём в Трак… Бегом в Трак!

— Что…

— Поздно. За спину, — оскалился я, приближающейся силе.

А она оказалась Хонсюдзином. На здоровенном, лавово-огненном жеребце, пышущим жаром. Метра в три роста, в холке! Здоровый, как три коня, фонил злобой, разрушением и вообще — сильная и злобная тварь. Но вроде как Хонсюдзин не враждебен, хотя, с учётом коня, я на всякий случай был боеготов.

— Благодарю, Кащей, — произнёс Хонсюдзин. — Ты избавил меня от проблемы. А вот плата.

С этими словами брошенный на песок камешек развернулся в объемный деревянный ящик, на который я уставился и вчувствовался с интересом. И Зелёнка из-за плеча любопытно высунулась.

— Это… — пытался понять я.

Живое, разумное, но не человек и не метачеловек. Но слишком много материи для нечистика, слишком много небывальщины для метазверя. Странное что-то, но не злое, и… испуганное.

— Что это?

— Открой и посмотри. Плата.

Ничего не понимаю, но очень интересно.