Ну и ладно, подогнал байк, поставил. И пусто, блин! Вот вообще никого, ни зверушки или насекомого какого. Буйство жизни, пробирающее такое, чуть ли не сильнее Егорьевска, правда более… ну скажем так, упорядоченное. Но по мозгам бьёт, факт.

И как тут эти девицы обитают-то? Хотя они вроде титаниды, дочери Атласа. Может, им и норм, хотя как-то слабо верится. И ещё змей тут водиться должен, вроде как.

Разберёмся, мудро заключил я, да и потопал в чётко ощущаемый центр острова. И никого и ничего, только всякие груши с виноградными деревьями (натурально — деревьями, блин!) и прочей садоводщиной. И благоухает всё просто до одури, так бы и… А это небывальщина, дошло до меня. Они не просто пахнут — они орут “съешь меня”, буквально заставляют. Нетушки, нехрен всяким овощам самим мной помыкать, заключил я, превращаясь в себя-из-тросов. Посиял высокомерно на местную флору светящимися глазами, да и потопал. У железа просто нет желаний, которые старались эти крыжовники пробудить, хех.

И дотопал я до центра. Поляна, ромашками-лютиками засеянная, ну и этакий ключ-прудик, с лениво кружащейся водой. Очень на инь-янь азиятский похоже. Не глазами — глазами разницы не было. А чувствами небывальщины — метвейший некрос, живейшая жизнь, бултыхались и чудом друг другу не мешали. Точнее не чудом, а небывальщиной.

И — яблоня. Не гигантская, обычная, разлапистая такая. С плодами, с одной стороны дерева живыми, а с другой — не живыми. Опять же, на взгляд — одни и те же, но фонят просто физически ощутимо.

И это дерево и источник… они были чужими острову, как ни удивительно. То есть сад рос “на источнике”, питался эманациями этой яблони, но сами они — были не частью сада, это очень чётко ощущалось.

Я даже остановился, призадумавшись, что это и как — почему яблоня в центре не часть сада. Но махнул лапой — мне яблоко надо, а подумаю потом. И только делаю шаг, как из-за дерева выходит тип. И я его… чувствую. Только не как типа. Этот тип и БЫЛ садом! В небывальщине. То есть я не чувствовал разумных и жизни, потому что он и сад — одно целое! И ко мне вышел даже не эффектор, как с Малахитницей. А орган организма — сада, для того, чтобы выходить и делать что-то ещё.

Этот орган был довольно примечателен. Мускулист атлетически, высок — плечи заканчивались на паре метров. Гол, но без торчащих писюнов — типично “греческий” стиль, когда писюн обозначает, что он есть, не более. Но это всё фигня. Самой отличительной чертой типа было то, что на переразвитых плечах было семь голов. Чем то он Горыныча напоминал, в человечьем обличье. И, видимо, это и есть Ладон. Это был титан, только не страж. Сам сад, хотя, возможно, он дух места настолько, что стал с этим местом не частично, а полностью един.

— Радуйся, Диакастис, — пробасила одна из голов, смотря на меня не слишком довольно.

Да и в целом, головы явно не испытывали восторга от моей персоны, судя по взглядам. И обзывались непонятно, сволочи такие. Но и агрессии не было никакой, именно недовольство неуместностью меня и тут, несбывшимися ожиданиями… Сложно сказать, я бы не почувствовал этого, если бы эти чувства в небывальщине не испытывал ВЕСЬ остров. И сынтерпретировать эти чувства толком — у меня тросов и остальных причиндалов не хватало.

— И ты радуйся, Ладон, — пролязгал я, так и оставаясь тросами, а то мало ли.

Нет, понятно, что этот тип… ну несопоставимая со мной величина. И прибьёт меня без особых проблем, если захочет. Но хоть маникюр поцарапаю, в глаз воткнусь и на спину плюну, а то совсем неинтересно.

— Не самое моё любимое Имя, — высоким дискантом протянула другая голова. — Зачем пришёл? Почему не отведал угощения?

— Тебя, Ладон? А что я был бы должен за это? — поинтересовался я.