И ее пожелал пригласить к себе министр двора барон Владимир Борисович Фредерихс (в 1913 году его возведут в графское достоинство), разместившийся в гостинице «Россия». Попросил спеть для узкого круга. Приглашение Плевицкой передал командир конвоя его величества князь Юрий Иванович Трубецкой.

Дворцовый комендант Владимир Александрович Дедюлин пожалел, что императора нет в Ливадии:

— Он бы, наверное, пожелал бы послушать вас. Он так любит народную песню.

«На первых порах ее дела шли плохо, — вспоминал импресарио Илья Ильич Шнайдер. — Никто не знал новую концертантку, и сборы ее концерты совсем не делали. В своих странствиях попали Плевицкие в Ялту. В это же время в Ялте отдыхал знаменитый импресарио Резников. Как-то Резников от скуки забрел на концерт в городской театр и был поражен. Сразу увидел, что перед ним самородок, народный талант, а опытом бывалого менеджера понял, что, если придать этой певице должный блеск, она сможет добиться большого успеха. И успех действительно был ошеломительный. Гастроли в Ялте продлили».

После выступления Плевицкой у барона Фредерихса зрители, проведав о новой знаменитости, принятой в высших кругах, буквально повалили на ее концерты.

«А в Ливадийском дворце, — рассказывал Шнайдер, — Николай II, знавший толк в искусстве, услышал о молодом таланте. И вскоре она была приглашена к нему… Слух об этом мгновенно облетел всё Крымское побережье, все ялтинские отели и дачи, и назавтра муж Плевицкой вывесил над кассой театра анонс: „Все билеты проданы“. Резников тут же подписал с Плевицкой длительный контракт и снял в Москве на три вечера Большой зал Российского благородного собрания (ныне Колонный зал). Плевицкая имела неслыханный успех. Страна признала Плевицкую, полюбила ее».

Вершиной ее карьеры стал день, когда она пела перед императором. Это был миг ее торжества. Она добилась успеха! Она оценена по достоинству! Ее слушает и ей аплодирует сам Николай II.

История эта в воспоминаниях Надежды Васильевны описана в восторженных тонах:

«В дверь постучали. Выбежав на стук, Маша вернулась с ошалелыми, круглыми глазами: просит приема московский губернатор Джунковский.

— Милости прошу, — сказала я входящему генералу Джунковскому. Губернатор был в парадном мундире.

Мне была понятна оторопь Маши при появлении в нашей скромной квартире блестящей фигуры: было с чего ошалеть.

— Я спешил к вам, Надежда Васильевна, прямо с парада, — сказал Джунковский. — Я приехал с большой просьбой, по поручению моего друга, командира сводного Его Величества полка генерала Комарова. Он звонил мне утром и просил, чтобы я передал вам приглашение полка приехать завтра в Царское Село петь на полковом празднике в присутствии Государя Императора.

— Кто же от своего счастья отказывается, — сказала я, вставая. — Только как быть с моим завтрашним концертом? Ведь это мой первый большой концерт в Москве, да и билеты распроданы.

— С вашего позволения я беру всё это на себя. Я переговорю с импресарио, а в газетах объявим, что по случаю вашего отъезда в Царское Село концерт переносится на послезавтра.

От неожиданной радости белого утра, от цветов, которые свежо дышали в моей комнате, у меня приятно кружилась голова. Я видела из окна, как серый в яблоках рысак унес закутанного в николаевскую шинель статного московского губернатора.

Унеслись годы и годы, а утро белое, Серебряная Царевна — Москва — живет во мне: как хорошо, как радостно вспомнить то утро.

В тот день Маша вертелась волчком, спешно готовясь к отъезду. Она уложила меня в постель набраться сил на завтра, а сама хлопотала.