Женщина привязалась к ней еще в автобусе. И как-то само собой получилось, что последние несколько часов они почти не расставались, хотя, видит бог, еще недавно Лада испытывала желание оказаться подальше от опостылевших лиц и стен — и чтобы ни единой души рядом. Возможно, ей и сейчас этого хотелось… но куда денешься от этого взгляда больной побитой собаки?

«Интересно, а какой взгляд у тебя? Ты давно смотрела на себя в зеркало? То-то же…»

— Ну, Елизавета, так как ты здесь очутилась? — спросила Лада две минуты и три обжигающих глотка спустя.

Та помолчала, уставившись на свои бледные руки. Потом подняла глаза:

— Я ушла от мужа.

— Значит, сбежала. А что такое? Он забыл о годовщине вашей свадьбы? Или не одобрил твой новый лифчик?

«Что ты несешь? Теряешь время, дура, совсем мало осталось…»

— Тебя никогда не насиловали в задницу?

В устах Елизаветы это прозвучало отвлеченно. Как, например, вопрос: «Тебя никогда не закапывали живьем?»

Та-ак. Это уже кое-что.

— Я сама кого хочешь трахну в задницу, — сказала Лада. — Вот этой штукой.

Она протянула руку и достала из сумочки фаллоимитатор более чем приличного размера. Во взгляде и во всем облике этой худой, стройной, коротко стриженной женщины было что-то такое, от чего даже долбоносики из «персонала» не позволяли себе исподтишка ухмыляться, когда рылись в ее личных вещах. А там было много необычного.

Лиза тоже не ухмылялась. Казалось, она вообще забыла, как это делается. Но в ее глазах Лада прочла нечто похожее на восхищение.

«Только этого тебе не хватало. Ответишь за тех, кого приручила?»

— Ладно. Не буду спрашивать, бил ли он тебя…

— Не надо.

— Дети есть?

Лиза помотала головой и заметно сжалась. Похоже, эта родит не скоро. Если вообще родит.

— Ну что ж, правильно сделала.

Лада смотрела вдаль. С церковного балкона, где они находились, была видна небольшая площадь, в которую вливались три улицы. По одной из них они пришли сюда, потому что идея насчет церкви взбрела Ладе в голову, едва она завидела отливающие золотом купола и покосившиеся кресты. Ей показалось, что это будет смешно. Немного ближе к Царствию Небесному… Но до полуночи и даже раньше все-таки надо разбежаться. Таковы правила.

Лада спросила себя, надолго ли ее хватит — в смысле, долго ли она будет терпеть их долбаные правила. Чем-чем, а штрафными санкциями ее не испугаешь. И, честно говоря, у нее был свой миллион евро, даже немного больше — на пару миллионов.

А еще у нее был рак.

Неоперабельный.

И вот она, молодая, красивая (когда-то), богатая женщина, смотрела вдаль, пытаясь забыть о тикающем в мозгу секундомере и разгадать тайну своего никчемного существования, в котором было всё и вдруг не осталось ничего. Так, может, ничего и не было? Как не было ничего стоящего в этом небе цвета линялых джинсов и в этих пустых, медленно разрушающихся домах. Как не было веры в этих намоленных стенах. Ни веры, ни утешения, ни надежды…

«Что ты делаешь, мать твою?! Тебе еще тащить на себе эту мокрую курицу!»

Плохой признак. Ядовитый голос внутри звучал гораздо громче, чем шепот, донесшийся снаружи.

— …Что ты спросила?

— Ты…

— Что — я?

— А ты почему здесь?

Лада достала сигарету и закурила.