На двери квартиры номер 69 было написано то же самое: «Не аткрывай эту дверь». И, насколько могла судить Оксана, той же самой рукой. Хорошо, что детские игры ее уже не касаются, а то она напряглась бы. Она начала отпирать замки. И, само собой, стерла ладонью надпись.

Оксана открыла дверь и вошла в квартиру. Обстановка прихожей, знакомая ей до мелочей, осталась нетронутой со дня ее последнего визита. Дядя был не из тех, кто гонялся за модой, но и не из тех, кто отказывал себе в добротном уюте — особенно с возрастом. Маска какого-то африканского демона по-прежнему висела на стене. Оксана помнила, как, играя, прятала за ней лицо, а дядя говорил ей: «Осторожнее, моя красавица! Однажды ты можешь поменяться лицами с демоном». Шутил, наверное…

Застекленная дверь, ведущая из прихожей в коридор, была закрыта. На волнистом матовом стекле бархатистыми дюнами лежала пыль, и оттого оно сделалось еще более мутным. Но сначала Оксана завернула в туалет, ощутив острый позыв. Входную дверь она оставила приоткрытой. В туалет едва проникал свет через узкие оконца под самым потолком, и искать унитаз пришлось почти на ощупь. Воды, конечно, не было. Поскорее бы приехали здоровяки из команды. Некоторые из них смотрели на нее так, что становилось ясно: при желании она могла бы получить определенные льготы. И, похоже, подобное желание скоро возникнет.

Она поморщилась, нашла в сумке пакетик с влажными салфетками и вытерла пальцы. Стоило забираться в такую даль… «Не ной, — сказала она себе, — ты еще ничего не видела». Она открыла застекленную дверь и медленно двинулась темным коридором. Дядя отличался педантизмом и, видимо, не изменил себе даже во время исхода — двери в комнаты были аккуратно закрыты. Ее тянуло в его кабинет: если в этой квартире и осталось что-нибудь ценное для нее, то, без сомнения, там.

Она толкнула дверь кабинета, в который падал свет через два больших окна в южной стене и в эркере. Здесь тоже ничего не изменилось… даже фигура за столом. Сколько раз, входя сюда, она заставала дядю за работой. Стол стоял так, чтобы, сидя за ним, хозяин кабинета мог смотреть на город через окна эркера. Вид открывался впечатляющий… Но сейчас Оксане было не до непривычно темной панорамы за стеклами. Страх приковал ее к месту.

Человек, сидевший к ней спиной, точно не был мертвецом — он что-то писал белым гусиным пером, напевая себе под нос какую-то мелодию. Несколько секунд спустя она окончательно убедилась в том, что это не дядя — фигура была низкой и щупловатой. Хотя нет, тело выглядело скособоченным, как будто правая и левая половины принадлежали разным людям… Человек не мог не слышать, как она вошла — если только не был глухим, — и его безразличие казалось ей чуть ли не зловещим. Она словно вторглась в чужой дом, хуже того — в чужое время, где ей не было законного места, и оставалось только застыть в оцепенении, ожидая, когда страх отпустит и всё разъяснится.

И это действительно случилось… но какой ценой.

Человек бросил перо на стол и обернулся к ней. Оказалось, что и лицо его смахивает на какой-то жуткий коллаж, соединивший в себе две половины: левая могла бы принадлежать ее сильно постаревшему дяде, правая — розовощекому юнцу с гладкой кожей и белозубой улыбкой. По отдельности каждое из этих лиц, наверное, было по-своему симпатичным; результат их слияния в противоестественном союзе выглядел кошмарно. Голова получилась несимметричной, словно ее силуэт не слишком аккуратно вырезали ножницами из иллюстрированного журнала.