— Абсолютно исключено, — улыбнулась Эдвина. — Мы уже зашли так далеко, что надо продолжать. И запомни: Куперы и Робинсоны никогда не сдаются. Наверное, я расплачиваюсь за какие-нибудь грехи, правда, не знаю, за какие. Неисповедимы пути Господни.

— Думаю, еще часа два, не больше, и мы исправим последние ошибки, — мягко вставила Билли. — Ал быстро схватывает.

— Два часа… — вздохнула Эдвина. Она легла на помост и, сморщившись от боли, потянулась. — Что такое два часа? Господи, да это целая вечность. Вечность.

— Мам, я придумала! Поднимайся наверх и отдохни в одной из спален, а? Точно! А когда мы будем готовы, то позовем тебя.

Какое-то время Эдвина серьезно обдумывала это предложение, но потом решительно покачала головой.

— Нет-нет, не могу. По дому бродит Анук и следит, чтобы мы ничего не трогали. Она за нас отвечает и, если увидит меня на какой-нибудь королевской кровати, то просто удушит на месте. Нет, я должна быть здесь, рядом с вами. Все остальные комнаты — ни-ни.

— Ну, конечно, — мрачно усмехнулась Аллилуйя. — Наверное, ты права.

— Как здесь тихо, даже жутко, правда? — Эдвина посмотрела на сводчатый потолок, в центре которого, одна над другой, висели шесть огромных хрустальных люстр. Она резко села и, поежившись, нервно потерла предплечья. — Ненавижу старые, большие, пустые дома. Особенно ночью. Они вызывают дрожь.

— Но ведь дом только что отремонтировали, ты забыла?

— Может быть. Но твоей несчастной старушке он все равно кажется старым и пустым. Сколько бы его ни обновляли, для меня это дом с призраками, по крайней мере, если смотреть на него снаружи. Разве не так? Слава Богу, сейчас хоть не полнолуние, а то бы, наверное, я не смогла здесь находиться, да еще одна.

— Но ты здесь не одна. Нас трое, да еще Анук. Значит, уже четверо, верно?

— Ты меня успокоила, моя сладкая. — И она обняла дочь.

— К тому же, если вам станет от этого легче, меня охраняют двое переодетых полицейских, — добавила Билли. — Они где-то снаружи, значит, уже шесть человек.

Эдвина тепло посмотрела на Билли.

— И ты тоже меня успокоила.

— Ну давай, Билли, — нетерпеливо заерзала Аллилуйя. — Я уже отдохнула. Пройдем этот кусочек еще раз. А когда все получится гладко, то его уже можно будет не повторять.

Билли, в телесного цвета эластичном костюме, словно чулок облегающем ее фигуру, спрыгнула вслед за Аллилуйей с помоста. Привычным движением откинув свои длинные волосы, она, улыбнувшись, протянула девочке руку.

В который раз Эдвина восхищалась ее физическим совершенством; чисто по-женски она могла бы испытывать к ней неприязнь, не будь та такой милой и простой. Они уже давно стали хорошими друзьями.

— А ты, мам? Ты ведь должна включить музыку.

— Музыку? — слабо отозвалась Эдвина и застонала.

— Ну ту, быструю, для показа, знаешь?

Еще бы ей не знать. И эту музыку она выбрала сама! О Боже!

Она заставила себя подняться и пошла за девушками к ступенькам, ведущим на сцену у другого конца помоста.

— Каким счастьем было бы никогда не слышать эту босанову! Или я это уже говорила?

Аллилуйя закатила глаза.

— Сто раз. Ну ладно, мам! Взбодрись. Послезавтра ты ее уже не услышишь!

— Аминь, — закончила Билли.

Вдруг Эдвина нахмурилась и, чуть повернув голову, прислушалась.

— Подождите. Что это было?

— О чем вы? — обернулась Билли. Эдвина подняла руку.