Дрожащей рукой она протянула ему конверт с последним письмом и, пока он читал, сидела, обхватив руками колени, уставившись взглядом в угол. По щекам продолжали скатываться слезинки.

— Я и не подозревал, что они сохранились, — потрясенно произнес Алексей и поднял одну из фотографий. — Мне и в голову не могло прийти… Так вот в каких письмах живет истина… — вспомнил он слова больного отца — тогда он воспринял их как бред. — А помнишь? — потянулся он за фотографией, на которой возле толстенного дерева они, молодые и счастливые, кормили с рук белок.

— Помню… — вытерев ладошкой слезы, Тамара посмотрела на фотографию. — Их в тот год много в парке бегало: снег едва сошел, и они — облезлые, худющие… Мы тогда специально на рынке орешки купили, — грустно улыбнулась она. — Но я не видела этой фотографии.

— Их Щедрин долго не печатал… Как узнал тогда про Ленку…

— Можно, я заберу ее себе? И вот эту тоже… и эту…

— Бери, они твои.

— Ой, моя любимая!

— А вот эту не отдам! — быстро перехватил он из ее руки фотографию — ту, которую много лет назад показывал родителям. — И все письма — мои.

— Чего вы на полу сидите? — появился в комнате Сергей.

— Архив разбираем, — улыбнулся Алексей.

— А мне можно посмотреть?

— Конечно! Проходи, садись, — встала с пола Тамара и обернулась к Алексею: — Ты себе представить не можешь, как он меня замучил: покажи да покажи институтские фотографии. А что показывать? Почти ничего не осталось. Все здесь.

— А почему они здесь? — склонился над снимками сын.

— Об этом пусть тебе лучше отец расскажет. А я пойду, помогу матери ужин приготовить. Четыре мужика как-никак…

…Приоткрыв глаза, Тамара поняла, что они уже под Минском.

«Ну вот и все, — вздохнула она, не торопясь убирать голову с плеча Алексея. — Какая замечательная у него мать! Пожалуй, мы бы с ней поладили… Постелила вместе… Житейская мудрость или желание подтолкнуть нас друг к другу? Если так, то ей удалось перевернуть мир… Если бы Леша не решился меня поцеловать, я, наверное, сделала бы это сама… — Почувствовав пробежавшую по телу дрожь, она снова закрыла глаза. — Как от него приятно пахнет… И как это приятно — лежать на плече любимого мужчины… А что, если мы обманули не только старенькую женщину, но и себя? — И вдруг снова кольнула мысль, разбудившая ее на рассвете. — В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Нам есть о чем сожалеть, есть чему радоваться, но мы — взрослые люди, и хорошо понимаем: некоторые вещи невозможно забыть, тяжело простить… Где же эта площадь Согласия и в каком уголке моей души найти для нее место?.. А ведь ночью я отыскала его, не задумываясь», — вздохнула она.

Боясь пошевелиться, Алексей то смотрел на Тамарину макушку, на чуть подрагивающие ресницы под челкой, то осторожно переводил взгляд на спавшего на другом плече сына.

«Еще четверть часа — и все, мне снова придется с ними расстаться, — подумал он с горечью. — Сколько может так тянуться? Есть и сын, и любимая женщина — живи да радуйся! А чему радоваться, если я не могу видеть их каждый день, каждое утро? Сколько еще ждать? И как себя с ней вести? После такого взрыва страсти, после моих признаний — наутро снова молчание, опущенные глаза… Села в машину и сразу забилась а угол — едва ли не силой уложил ее себе на плечо… Новый «зайчик» так и стоит в гараже… И чем я так согрешил в прошлой жизни, что мне выпало любить именно ее?.