Бенни прищурился и прикрыл глаза ладонью. Привыкнув к яркому свету, он увидел, что они стоят около ангара, который был первым в ряду множества других таких же огромных сооружений. Монахи неторопливо входили в ангары и выходили из них. Земля снаружи была засажена лекарственными травами, и повсюду виднелись небольшие сады камней со скамеечками для медитаций. Снаружи все выглядело безмятежно, но ангары скрывали в себе ужас и страдания.

Никс указала на другие постройки, над дверью каждой из них виднелся выведенный краской номер.

— Здание номер один предназначено для пациентов, у которых есть шансы выздороветь. В основном это раны, укусы животных или травмы после столкновений со жнецами.

— А как насчет остальных зданий?

Никс стянула с лица маску.

— Нам не разрешают туда ходить. Там держат людей с заразными болезнями. Пневмония, туберкулез, холера, бубонная чума. Монахи, которые уходят туда работать, не возвращаются.

— И что с ними происходит?

Никс не ответила. Да ей и не нужно было. Вместо этого она сказала:

— Но туда постоянно приходят все новые монахи.

— Это ужасно!

Она проглотила слезы.

— Но они все равно продолжают рисковать. Я разговаривала с одной женщиной примерно маминого возраста. Она сказала, что не боится заболеть. Сказала, что когда придет ее время отправляться в одно из этих зданий, она будет знать, что отдаст свою жизнь, заботясь о других, а это значит, что жизнь ее была прожита не зря.

Бенни уставился на нее:

— И здесь есть только эти ужасы? Больше ничего?

— Нет, — ответила она, и впервые за долгое время он увидел в ее глазах силу и спокойствие. Теперь она была похожа на прежнюю Никс. Ту, которую он когда-то полюбил. И все же в ее глазах светилась печаль. Глубокая и пронзительная. Она взяла его за руку и повела за ангар.

Никс махнула рукой в сторону небольшого зеленого садика. Там располагалась игровая площадка с детскими качелями, лесенками, горкой и большой песочницей. Дюжина детей с веселым смехом носилась по площадке, их лица сияли ярче солнца, а чистый смех звенел, словно колокольчики.

Маленькая светловолосая девочка играла в салки, носясь вокруг лесенки, а три монахини, терпеливо улыбаясь, наблюдали за детьми. На девочке была белоснежная туника, а в волосах — цветы.

— Ева, — произнес Бенни.

Он хотел позвать ее, но Никс покачала головой:

— Не сейчас. Она только вчера наконец начала играть.

— Она выглядит счастливой, — заметил он.

— С каждым днем все больше.

Бенни кивнул. И хотя он понимал, что Еве предстоит нелегкий путь, чтобы пережить трагедию, случившуюся в ее жизни, от ее улыбки ему стало немного легче. И он тоже улыбнулся. И в этот момент заметил одинокую фигуру, которая, скрестив ноги, сидела в тени пальмы, нависшей над игровой площадкой.

— Это Бунтарка? — спросил он.

— Да. Она не спускает с Евы глаз.

— Ты по-прежнему считаешь ее чокнутой?

Никс покачала головой:

— Ей нелегко пришлось. — И она рассказала Бенни о прошлом Бунтарки, о том, как она была жницей и как отказалась от прежней жизни и с тех пор помогала людям.

— Так матушка Роза ее мать? — воскликнул Бенни.

— Была, — поправила его Никс. — Матушка Роза умерла в тот день, когда мы нашли разрушенный самолет. Бунтарке пришлось с этим разобраться, и, думаю, это потрясло ее сильнее, чем она ожидала.

— А как иначе? — воскликнул Бенни. — Она ведь была ее матерью.

Никс кивнула:

— Думаю… она такая же, как мы.