Борис Житков. Плотник
Как вы думаете, откуда произошло это слово — «плотник»? От «плот».
Плот — это значит плотно, тесно скрепленные бревна. Это первое судно у людей было. Чего, кажется, проще? Бревно к бревну нагородил, связал как-нибудь — и готово: нехитрая штука. А ну-ка, попробуйте! Попробуйте, настелите на воде такой плавучий пол, чтоб он на ходу не расползся, чтоб его ни волной, ни течением не размыло. Чтоб на порогах не разметало по бревнышку.
А ведь посмотришь на другой плот — остров целый плывет. Изба на нем стоит, в избе печь топится. А то намостят плотовщики земли и на плоту костер разведут. Сидят вечером вокруг костра, картошку варят, а дым комаров отгоняет. Только бы еще огород кругом развести! Плывет плот по реке сотни верст — и хоть бы что — плотно сделан. На то и плотники.
Морской плот На плоту можно переехать за сто верст. Всем хозяйством погрузиться. Избу разобрать, свалить на плот и скотину на плот поставить, сесть самим и, не торопясь, по течению спускаться вниз по реке.
Ну а если против течения? Нет, тут уж шабаш. Против течения куда ж такую махину гнать! Как ни пихайся шестами в дно, как ни тужься, Плот своим широким лбом так упрется в воду, что хоть брось. Лучше по берегу пешком идти.
Ну а если бревна реже поставить? Сквозной плот сделать? Конечно, легче пойдет! Так вот люди дошли до того, что стали делать плот совсем пустой: только два крайних бревна оставили, а между ними ничего. Два бревна, метра на два одно от другого, и соединены двумя перемычками.
Самая простая плотницкая работа. А вы знаете, что это судно? Океанское судно! Я не шучу.
Дело было вот какое. Пароход снялся из Коломбо (порт на острове Цейлон в Индии) и ушел уже миль {Морская миля — около 1 3/4 километра.} пять от берега в Индийский океан. А на берегу остался один человек из команды.
Его ждали. Но не стоять же до вечера целому пароходу из-за одного разини? И решили идти без него.
Вдруг смотрят — вдали парус. Далеко сзади, чуть виден. Парус все ближе, ближе. Пароход идет вперед по десять миль в час, а парус нагоняет. Именно парус, потому что судна-то самого вовсе не было видать, так вот прямо из воды и торчит мачта.
Зыбь в океане большая, ветер свежий, а парус так и скачет по гребешкам. Стало наконец в бинокль видно, что не просто мачта из воды торчит, а что-то под ней чернеется. Разглядели, что под парусом два человека сидят — один в белом, другой совсем черный.
Через полчаса все уж без бинокля различали двух людей на бревне под большим парусом. Пеной, зыбью их обдавало, а они летели по гребням, только пыль водяная рассыпалась в стороны. И как только бревно это не перевернется?
Но сила вся в том, что рядом бежало другое бревно. Оно поперечинами было соединено с главным. Это вот и был тот самый пустой плот из двух бревен, только с парусом.
Выходило — как водяные лыжи. Эти лыжи не могли перевернуться.
На том бревне, где сидели люди, шли по бокам две доски: два борта. Получалось, как будто длинная узкая лодка.
Черный сингалез правил с кормы веслом, а наш держал веревку от паруса и махал нам белой фуражкой.
Они быстро нагнали пароход. Спустили трап, и наш товарищ взобрался на палубу.
— Что, — говорит, — не ушли!
Он рассказал, что завозился на берегу, прибежал на пристань — нет парохода! Чуть не заплакал с горя. Топтался на берегу, не знал, что делать, все в море глядел.
Сингалез догадался, в чем дело, и взялся за три русских рубля догнать пароход на своем парусном плоту. |
