Я сидел в будке, пока у меня не кончились четвертаки. На экране передо мной мужчины и женщины проделывали друг с другом всякие штуки, и каждый раз это была какая-то вариация на тему жестокости и боли. Некоторые из жертв как будто получали удовольствие, и никого это, по-видимому, ничуть не смущало. Это были актеры, добровольцы, лицедеи, играющие спектакль.

Ничего похожего на то, что смотрели мы с Элейн, я здесь не увидел.

Вышел я из будки на десять долларов беднее и на столько же лет старше. На улице было жарко и душно, такая погода стояла уже целую неделю. Я вытер пот со лба и с удивлением подумал — что это я делаю на Сорок Второй и зачем сюда попал? Того, что мне нужно, здесь не было.

Но я почему-то никак не мог уйти из этого квартала. Не то чтобы меня тянуло в другие порнолавочки, не нужны были мне и никакие услуги из тех, что предлагали на этой улице. Я не собирался покупать ни наркотиков, ни сексуального партнера. Я не хотел ни посмотреть фильм про кунг-фу, ни приобрести баскетбольные туфли, электронное оборудование или соломенную шляпу с пятисантиметровыми полями. Я мог бы купить нож с выкидным лезвием («Продается исключительно в виде комплекта деталей; сборка в некоторых штатах запрещена законом») или изготовляемые в присутствии заказчика поддельные удостоверения личности с фотографией — 5 долларов с черно-белой и 10 с цветной. Я мог бы сыграть в «Пэкмана» или «Донки Конга» или послушать седовласого чернокожего с мегафоном, который располагал абсолютно неопровержимыми доказательствами, что Иисус Христос был чистокровным негром и родился там, где сейчас находится Габон.

Я бродил по этой улице взад и вперед, взад и вперед. Один раз я пересек Восьмую авеню и выпил стакан молока с бутербродом в стоячей закусочной на автовокзале Порт-Оторити. Я побыл там некоторое время, чувствуя себя в кондиционированном воздухе как в раю, а потом что-то заставило меня опять выйти на улицу.

В одном из кинотеатров шли два фильма с Джоном Уэйном — «Армейский фургон» и «На ней была желтая лента». Я заплатил доллар или два, не помню уж сколько, и вошел. Просидев вторую половину одного фильма и первую половину другого, я снова вышел на улицу.

И снова принялся по ней бродить, погруженный в размышления, не замечая ничего вокруг.

Какой-то чернокожий мальчишка подошел ко мне и спросил, что это я делаю. Я обернулся — он нахально смотрел на меня снизу вверх. Ему было лет пятнадцать, а может, шестнадцать, а может, и семнадцать — примерно столько же, сколько мальчику, которого убили в том фильме, но выглядел он куда более умудренным уличной жизнью.

— Просто смотрю на витрину, — ответил я.

— На все витрины, — сказал он. — Только и делаете, что ходите по улице взад-вперед.

— Ну и что?

— Ну и чего вы ищете?

— Ничего.

— Дойдите до угла, — сказал он. — До Восьмой авеню, а там заверните за угол и подождите.

— Зачем?

— Зачем? Да чтобы все эти люди на нас не глазели, вот зачем.

Я подождал его на Восьмой авеню, а он, должно быть, обежал вокруг квартала или прошел напрямик через отель «Картер». Когда-то этот отель назывался «Дикси» и славился одним — дежурный телефонист, поднимая трубку, всякий раз говорил: «Отель „Дикси“, ну и что?» По-моему, отель переименовали как раз тогда, когда Джимми Картер стал президентом вместо Джералда Форда, но, возможно, я ошибаюсь, а даже если и так, это могло быть чистым совпадением.

Я стоял в каком-то подъезде, когда со стороны Сорок Третьей появился мальчишка — он шел, сунув руки в карманы и задрав кверху нос.