|
Он предостерегал нас относительно коммунизма, тогда самого страшного слова в английском языке. Будучи южанами, мы легко представляли себя работающими в коммуне, но мало кто из нас мог вообразить себя среди безбожного народа, человеком, вынужденным до конца своих дней оставаться лишенным веры. И я совершенно спокойно считал, что именно из-за этого и началась вьетнамская кампания. Да, тогда мы не имели ничего против того, чтобы отправиться на войну против страны, о которой мы даже не слышали. Мы, южане, не одобряли наше федеральное правительство, когда оно повышало налоги или пыталось вмешиваться в законы штата, но всецело доверяли ему, когда оно посылало своих солдат в края с убийственным влажным климатом истреблять узкоглазых людей, говоривших на неизвестном языке. Офицеры, приезжавшие в Южную Каролину призывать солдат на войну, всегда набирали необходимую квоту.
А потом, в 1968 году, произошли: «Тет оффенсив», убийство Мартина Лютера Кинга, убийство Роберта Кеннеди, Чикагская резня, то есть целая череда ужасных событий, заключенных в одном временном отрезке. И пока Ледар говорила, я постепенно припоминал, что наш кампус по-прежнему оставался молчаливым и равнодушным, в то время как в Гарварде и Колумбийском университете студенты приступом брали административные здания. Однако слабые намеки на перемены и первые признаки этих самых перемен начали появляться без громкой риторики или предварительной подготовки. Мы отрастили волосы, усы и даже первые бороды. Постепенное разоблачение началось где-то на подсознательном уровне, и студент в цивильном костюме казался теперь чудаком, музейным экспонатом, плавающим после кораблекрушения вдоль стройных рядов нашего братства. Дочери страховых агентов и баптистских проповедников из маленьких городов начали одеваться как хиппи и накладывали макияж только тогда, когда ездили домой на уик-энд. За исключением выхода из Федерации, Южная Каролина не сделала ничего такого, чтобы заслужить право считаться местом, где рождаются новые веяния. Но ход времени, знаменующийся в других кампусах волнениями и антиправительственными беспорядками, в Каролине измерялся лишь длиной баков на лицах тамошних студентов. У таких девушек, как Ледар, жизнь была расписана еще задолго до их поступления в колледж. Красота Ледар была спокойной, домашней, не экзотической, как у Шайлы, и не опасной. Сестринство «Три-дельта» носило ее на руках: ее практически короновали, как только она ступила на территорию кампуса. Капитан школьной команды поддержки всего лишь поменяла цвет помпонов и юбки и научилась куда более занятным ритуалам на боковой линии спортплощадки колледжа. Ледар была из тех девушек, что ходили на свидания к квотербекам, но замуж выходили за парня, издававшего «Юридический вестник». На втором курсе ее избрали Мисс «Гарнет энд блэк», а на вечере встречи выпускников — королевой бала. За исключением Шайлы, мало кто заметил, что Ледар была членом общества «Фи-бета-каппа» и специализировалась по философии. Шайла пыталась привлечь свою школьную подругу к политическим дискуссиям, но та чувствовала себя в большей безопасности в библиотеке или в шумной толпе футбольных болельщиков, чем в злобной обстановке жарких дебатов. Ледар боялась наступивших перемен и старалась отгородиться от них. Она была настолько красивой, что никто даже не пытался узнать ее получше, да она и сама себя не знала. И вот сейчас, в театре на Док-стрит, Ледар Энсли стала человеком, который лучше других смог беспристрастно описать события тех лет. Стоя у рампы на сцене, где происходили основные события, она видела всю картину целиком. И только она одна могла определить момент, когда в размеренную жизнь колледжа грубо вторглась вьетнамская война. Ледар сказала, что ключ от всего был у Шайлы. И именно с Шайлой произошли самые большие изменения, и именно Шайла превратилась в опасную и обворожительную женщину, и именно Шайла привела в нашу спаянную группу Радикального Боба. |
