|
Это выглядело тем забавнее, что сам-то он - краснощекий коротышка с нелепым остреньким носиком. Но он воображает, что ему все дозволено, да, вероятно, так оно и есть - ведь его папаша возглавляет крупное агентство печати. Молодые люди тоже не были похожи на влюбленную пару, со стороны их отношения выглядели приятельскими, что не мешало им спать вместе, и Лиза тоже не делала из этого тайны. Они заказали аперитив, затем обед, веселились, шептались, смеялись и не опускали глаз, когда встречали взгляд Жана Шабо и его подруги, - напротив, держались вызывающе. - Она все еще собирается за него замуж? - спросила Вивиана. - Да. - И когда? - Не говорит. Несомненно, после оглашения она поставит нас в известность. Раздался телефонный звонок; к их столику подошел официант: - Просят профессора Шабо... Вивиана уже встала и направилась к кабинке, вскоре вернулась и что-то тихо сказала ему. - Пусть ей введут два кубика фенергана. В одиннадцать машина въехала в ворота клиники на Липовой улице. - Отправляйтесь спать. Утром вам понадобятся свежие силы. - Вы думаете, это затянется? - Боюсь, что так. - Хотите, я вас подожду? - Не надо. Поезжайте на моей машине. Я вызову такси. Она не была ни акушеркой, ни дипломированной сиделкой. Если она и научилась многому за эти пять лет - так, что могла ему ассистировать во время приемов на улице Анри-Мартэн, - то здесь, в клинике, она была не у дел. - Спокойной ночи, профессор. - Спокойной ночи. Они не поцеловались, не обменялись рукопожатием. В палате египтянки уже приступили к делу, и профессору достаточно было бросить беглый взгляд на листок, протянутый ему мадмуазель Бланш, чтобы удостовериться, что роды протекают еще хуже, чем он опасался. - Пригласите анестезиолога... Сидя у изголовья пациентки, он держал ее за руку и тихо разговаривал с ней. Всего два раза ему удалось ненадолго прилечь на узком диване в своем кабинете. Порой слышался плач младенцев или звонок, пробегала сиделка, исчезая за одной из нумерованных дверей, и было заметно, что под халатом на ней почти ничего не надето. В половине второго, чувствуя себя уже на пределе, он принял таблетку амфетамина. И только час спустя, в палате, он подал знак, который в клинике был хорошо известен, и в коридоре тотчас появилась каталка на резиновых шинах. Сам он вышел и вернулся в зеленом хирургическом халате, зеленых матерчатых сапогах, в такой же шапочке, на шее болталась марлевая маска, руки были в резиновых перчатках. В операционной слова, движения и взгляды согласованно переплетались таинственные, насыщенные смыслом. Как предвидел Шабо, анестезиолог понадобился почти сразу - у больной образовался тромб, и врачу пришлось, обливаясь потом, более четверти часа манипулировать щипцами. Наконец он выпрямился - он сделал все, что мог. Движения его были точны. Руки не дрожали. Мать была жива, хотя и не приходила в сознание, глаза ее, окруженные синевой, запали. Ребенок, которым как раз занимались сестры, тоже был жив: Шабо слышал его первый крик. Тем не менее Шабо остался недоволен собой и, как только переоделся, открыл в своем кабинете, крашенном эмалевой краской, шкаф, налил стаканчик коньяка и разгрыз зеленую карамельку, чтобы отбить запах алкоголя. |
