Как только мы покинули город, с бея мгновенно слетел рассеянный вид, он весь подобрался. На машине были установлены особые шины и усиленные рессоры — из тех, которые и привели к исчезновению традиционных караванов верблюдов. Когда на дороге попадался серьезный ухаб — хотя на протяжении первых шестидесяти миль трасса была отличной, — автомобиль преодолевал его почти без запинки.

К рассвету мы уже съехали с хорошей дороги, рядом появилась группа хижин и навесов, которая носила имя Мескене; с этого места начинались низкие безлесые холмы, между которыми виднелись колеи от проезжавших ранее машин. Никогда не забуду Мескене, ведь именно там слуга вдруг обернулся ко мне и произнес: — Эль-Фрат.

Взглянув налево, я увидел льдисто-зеленую реку, петлявшую по пустыне. Это был Евфрат. Каким скромным, каким непохожим на мое давнее представление о Евфрате был этот медленный поток, начинавший здесь свое долгое путешествие по Месопотамии в сторону Вавилона! На протяжении столетий он не раз менял русло. Знаменитая крепость Фапсак, возле которой Ксенофонт в числе Десяти тысяч, а потом и Александр Македонский пересекали реку, лежит всего в нескольких милях от деревни Мескене; теперь там осталось лишь сухое русло, милях в восьми от развалин древней твердыни. Вокруг нас раскинулись руины городов на Евфрате, в которых некогда кипела жизнь, где пересекались торговые пути древнего мира. Эти останки, ныне мертвые, а когда-то стоявшие посреди зеленой равнины, представляли собой в основном песчаные насыпи, а порой виднелись на фоне неба, на вершинах низких холмов.

Местность постепенно менялась. Невысокие взгорья по обоим берегам Евфрата то сближались, то расступались, открывая широкие, ровные долины или оборачиваясь настоящей степью, голой и безжизненной. Единственными их обитателями были огромные стада овец, медленно кочевавшие к западу, да пастухи.

В качестве водителя по пустыне бей показал себя с лучшей стороны. Он обладал быстрой реакцией, решительностью и храбростью: порою он демонстрировал даже чрезмерную отвагу, но все же отлично соблюдал чувство меры при преодолении препятствий. Пересекая сухую, плоскую равнину, он сделал нечто такое, чего я никак не ожидал: внезапно приказал своему спутнику зарядить ружье, прибавил газ, а затем направил ружье в окно и расстрелял всю обойму по стае пустынных голубей. Эта бойня напомнила мне о Буффало Билле и его знаменитой стрельбе из седла галопирующей лошади.

Затем в течение двух с половиной часов автомобиль мчался на полной скорости по суровой, утомительной для путешествия пустыне, прибавляя темп на ровных участках, преодолевая песчаные подъемы и спуски, прокладывая путь между внезапных завалов камней; иногда, наталкиваясь на шестифутовый обрыв, бей поворачивал назад и искал объезд.

Наконец мы увидели впереди мертвый город. Его окружала стена, сложенная из массивных каменных блоков, а над нею мы могли разглядеть городские строения. Это была Ресафа. С расстояния город выглядел так, как будто в нем все еще кто-то жил, но, подъехав ближе, мы заметили провалы в стене; приблизившись к величественным северным воротам города, мы заметили обломки и песок, засыпавшие их почти до вершины проема.

Что делало это место столь странным, так это полное отсутствие арабов, предлагавших услуги проводников, — они не появились, даже когда мы вышли из машины и подошли к воротам. Казалось, поселение забыто даже этими повсеместными в здешних краях насельниками любых руин. Слуга бея заметил шакала и поспешил с ружьем в его сторону, но я видел лишь впечатляющий византийский город, лежащий посреди пустыни, безмолвный как могила. Мы прошли в ворота, в свое время знакомые со всеми возможными звуками городской жизни. Какими же великолепными они были! Под величественной колоннадой с византийскими капителями и римской аркадой находились три квадратных проема: центральный, самый большой, предназначался для колесного транспорта, а боковые, размером поменьше, — для пешеходов и всадников.