Николай Лейкин. По чердакам и подвалам
I
Членъ благотворительнаго общества вышелъ у воротъ каменнаго дома изъ экипажа и дернулъ за звонокъ, на которомъ была надпись «къ дворнику». Въ воротахъ показался мужика, въ розовой ситцевой рубахѣ, съ всклокоченной головой и съ заспанными глазами. — Ты дворникъ? — Дворникъ. Фу, ты… А я думалъ, околоточный звонить! Вамъ что надо? — Гдѣ здѣсь квартира номеръ семьдесятъ третій? — Семьдесятъ третій? Охо-хо! — зѣвнулъ дворникъ. — Да вамъ кого надо-то? — Вдову фейерверкера Степаниду Макарову и кронштадтскую мѣщанку Анисью Трифонову. — Да вамъ зачѣмъ ихъ надо-то? — Онѣ подавали прошеніе о помощи и вотъ я пріѣхалъ поразспросить ихъ о ихъ положеніи. Дворникъ перемѣнилъ тонъ, обдернулъ рубаху и сказалъ: — Пожалуйте, ваше благородіе, я васъ сейчасъ къ нимъ проведу. Пожалуйте… Это на второмъ дворѣ, въ подвалѣ. Народъ, ваше благородіе, низменный, одно слово — лебеда. — Съ ребятами онѣ или безъ ребятъ? — А это ужъ, ваше высокоблагородіе, не могу сказать. Ребятъ тамъ въ подвалѣ много, а чьи они — Христосъ вѣдаетъ. Тамъ хозяйка углы жильцамъ сдаетъ. Жильцовъ много. Тише. Не извольте оступиться. Тутъ ступенька и порогъ. Вотъ-съ… здѣсь… Дворникъ распахнулъ дверь. Изъ подвала пахнуло затхалью, сыростью, глазамъ представилась низенькая комната со сводами и съ русской печкой. Комната была раздѣлена пополамъ ситцевой линючей занавѣской. У окна сидѣлъ босой сапожникъ съ ремешкомъ на головѣ и постукивалъ молоткомъ каблукъ сапога, лежащаго у него на колѣняхъ. На грязномъ полу сидѣлъ ребенокъ въ одной рубашенкѣ. Около печки стояла старуха и варила картофель въ котелкѣ, поставленномъ на таганѣ. — Кто здѣсь изъ васъ подавалъ прошеніе на бѣдность? — возгласилъ дворникъ. — Вотъ ихъ высокородіе справляться пришли. — Степанида Макарова и Анисья Трифонова? — спросилъ посѣтитель. — Я, ваше высокоблагородіе, Степанида Макарова, я подавала прошеніе, — откликнулась старуха. Посѣтитель вынулъ изъ портфеля прошеніе, пріютился около стола и, разспрашивая старуху, сталъ записывать карандашемъ ея показанія. — Чѣмъ вы занимаетесь и какія имѣете средства къ жизни? — спросилъ онъ. — Да какія, батюшка, занятія! Хворая я. Вотъ въ углу живу. За уголъ два съ полтиной плачу. — Однако, изъ какихъ-же нибудь средствъ вы платите за уголъ? — Прежде по стиркамъ ходила, а теперь добрые люди помогаютъ — тѣмъ и сыта. Вотъ полковницу Граблюхину изволите знать?.. — Стало быть она платитъ за васъ за уголъ. — Да вотъ картофельку сварю, яичекъ десяточекъ испеку, около винной лавки посижу, которые ежели пьющіе купятъ, ну вотъ и питаемся, — уклончиво отвѣчала старуха. — Дѣтей имѣете? — Одна дочь, батюшка ваше превосходительство. — Сколько ей лѣтъ? — Да ужь двадцать лѣтъ, батюшка. — Стало быть дочь помогаетъ? Чѣмъ она занимается? — Да какая подмога! Знаете, нынче дѣти-то какъ къ родителямъ. Нынче дѣти, ваше сіятельство, ничего не стоятъ. Имъ только до себя. — На мѣстѣ гдѣ-нибудь дочь? — Да… При хозяйкѣ она. А только какая нынче подмога! — Въ горничныхъ дочь-то ваша? Въ услуженіи живетъ? — Нѣтъ, такъ она. При хозяйкѣ. Ино пошьетъ, ино… — Стало быть портниха? — Да… На манеръ портнихи. |
