Что касается питания, то город, как нам говорили, напоминал «плот „Медузы”». Кто может привыкнуть к «куак», муке из маниоки, или к «кассаву», галетам, испеченным из этой муки с добавлением вяленой трески, возможно, не умрет с голоду. К тому же имеется нечто похожее на ресторан, но столование стоит чудовищных денег, а кулинарные фантазии местных поваров таковы, что наши желудки вряд ли смогут к ним приспособиться.

Итак, ситуация вырисовывается следующая: спать на свежем воздухе и умирать с голоду, оставив деньги в кармане.

Однако наше неподражаемое спокойствие не покидало нас ни на минуту, несмотря на все эти мрачные пророчества. Спустившись в корабельную столовую, преодолевая отвращение, мы проглотили последний завтрак на «Сальвадоре».

Тем временем к кораблю уже приближалось великое множество лодок.

Палубу заполнили толпы колонистов, жаждавших новостей. Друзья и даже полузнакомые люди целовались взасос. По правде сказать, мы еще не свыклись с этим местным обычаем, который свидетельствует если и не об искренности чувств, то, по крайней мере, об их пылкости.

Первыми корабль покинули господин Балли и капитан жандармерии, за ними — мировой судья господин Кор и господин Боннефуа, интендант флота. Высшего чиновника министерства внутренних дел господина Друэ встречал по поручению губернатора его адъютант. Попрощался с нами и начальник тюрьмы господин Ландон дю Ландр. Вскоре мы остались одни с семьей господина Эрве — европейского негоцианта, некогда обосновавшегося в Кайенне. Возвратиться сюда их заставила, скорей всего, ностальгия по родным местам госпожи Эрве, уроженки этих краев.

В ожидании лодки я устроил себе сиесту, праздно растянувшись на деревянном решетчатом настиле у самого руля. В портфеле у меня был увесистый пакет с письмами, которые нужно было передать многим именитым людям города, чиновникам и коммерсантам. Два из них предназначались для господина Жана Бремона, члена Генерального совета Гвианы, и для господина Фабьена Леблона, отважного исследователя и внука известного писателя Леблона.

В полдень, когда солнце стояло в зените и жара становилась нестерпимой, господин Эрве разбудил меня. Возле него находился мужчина сорока пяти лет, широкоплечий, усатый, с симпатичными чертами лица и седеющей шевелюрой.

— Господин Буссенар, — обратился Эрве ко мне, — представляю вам моего старого друга, господина Дюпейра, бывшего военного, а теперь гражданского закройщика в Кайенне. Он живет здесь уже пятнадцать лет и поможет вам во всем, так сказать, «разобраться».

8

Обменявшись с моим новым знакомым крепким рукопожатием, я взял вещи, и мы быстро сошли с корабля, чтобы занять места в лодке. На веслах сидели восемь ссыльных арабов, которые в несколько минут доставили нас до набережной.

Настал период изнурительной жары, кстати, очень благоприятный для размножения скорпионов.

Высадившись из лодки, мы оказались на той самой маленькой площади с пальмами, которую я рассматривал с корабля и описал в предыдущем письме.

Под тропическими деревьями уже возвышалась целая гора багажа, доставленного с корабля. Рядом с ней под зонтиками сидели негритянки, торгующие мандаринами, разрезанными на куски арбузами и разлитым в стаканы лимонадом. Около дюжины огромных черных свиней, как наполненные углем мешки, валялись, привязанные за ноги, тяжело дыша от жары, в пыли.

После десятиминутной остановки мы продефилировали по Портовой улице, миновали таможню, затем пост морской пехоты, где стояли бравые молодцы в белых шлемах. Затем улица повернула налево. Подобно дороге, ведущей в ад, она была вымощена «добрыми намерениями», ибо представляла собой плохо пригнанные друг к другу неровные булыжники, утопающие в рыжей пыли, что весьма напоминала истолченный кирпич:

Около большого здания, откуда доносился сильный запах пряностей, находилось английское консульство.