Я выхожу на улицу Порта, ведущую к площади Правительства. Несмотря на тень от моего зонтика (я уже обзавелся этим необходимым предметом) и на густую листву больших манговых деревьев, растущих перед управлением морской артиллерии, я задыхаюсь и потею так, словно я в парной бане.

Я останавливаюсь на минутку, и очень кстати, ибо передо мной разыгрывается самая оригинальная сцена, какую только можно себе представить. Свинья — из тех больших черных свиней, что бродят иногда по улицам вопреки полицейским запретам, — видимо, только что убежала от своих хозяев. Она бросается то сюда, то туда, стремительно перебегает площадь и хочет проникнуть в резиденцию губернатора.

Не выясняя, если ли у необычного посетителя рекомендательное письмо, часовой быстро направляет на свинью свой штык! Берегись, кавалерия!.. Раз… Еще раз. Острие грозного оружия прикасается к пятачку свиньи размером с шестифранковую монету; животное замирает на месте, отчаянно хрюкая. Оно хочет обойти противника, но безуспешно; проворный штык все время угрожает ее носу, и свинье приходится отступить. Однако упрямое, как осел, животное не сдается. Часовой не может удержаться от смеха и вызывает солдат поста. Его товарищи придут ему на подмогу и, быть может, расправятся с пронырливой свиньей. В это время с улицы Порта выбегают два человека в черных мундирах с белыми пуговицами и с нашивками из красной шерсти на рукавах. Один из них — негр, другой — индус.

Как люди, достаточно привычные к таким делам, они хватают свинью — один за голову, другой за хвост, и крепко держат, несмотря на отчаянные рывки животного. Тут на место происшествия прибегают еще два человека, одетые в такие же мундиры.

Первый из них вытаскивает из кармана веревку, крепко привязывает упрямицу за ногу и сильными пинками ниже спины заставляет ее отступить.

Часовой вновь становится на свой пост, а бродячую свинью ведут в загон. Но в это время с улицы Порта выскакивает старая негритянка в сбившемся набок головном платке, с вытаращенными глазами; отчаянно жестикулируя, она выкрикивает угрозы. У последнего из прибежавших сюда мужчин на рукавах белые нашивки. Этот человек, должно быть, начальник. Он вынимает из кармана блокнот и спрашивает негритянку, ее ли это свинья.

— Кто… свинья? Сами свинья, хотите увести…

— Мадам, вы не должны меня оскорблять. Я составлю протокол.

— А наплевать… протокол… проклятый жандарм-«козленок»!

Мужчина с блокнотом что-то записывает и приказывает негритянке следовать за ним. Та противится, свинья снова визжит: шум, гвалт, вопли. Вокруг собирается народ. И вот развязка — всех ведут в полицейский участок.

Так закончилась эта история. Небольшая колониальная драма меня позабавила, а одно выражение строптивой негритянки привлекло мое внимание: жандарм-«козленок»!.. Что бы это могло значить? Помог какой-то зевака — из тех, что встречаются как в Париже, так и в Пекине, на Таити и в Тананариве.

В Кайенне жандармы-«козлята» — это своего рода колониальные полицейские, которых набирают из числа местных жителей; им специально поручена охрана улиц. В общем-то они — порядочные люди, но негры колонии их всерьез не воспринимают и прозывают «козлятами», ибо их главная забота — ловить заблудившихся козлят и убежавших из загонов свиней. В целом это добродушнейшие и совершенно беззлобные полицейские. Раньше мальчишки выкрикивали им вдогонку всякого рода нехорошие слова и быстро разбегались, когда те пытались схватить юных нарушителей порядка. Теперь же их, как правило, не задевают, но и не относятся к ним почтительнее. И неудивительно. Большинство из них не умеют читать. Их узнают по красным нашивкам. На белые нашивки имеют право только грамотные.

Здесь, как и во всех колониях, есть и другие жандармы.