Новый лагерь разбит на подступах к третьему «жандарму». Альтиметр показывает 5900 метров. Там, где недавно прошли альпинисты, проносится, сметая все на своем пути, вздымая снежные облака, лавина такой необычайной силы, что воздушная волна от ее падения едва не срывает палатки.

Третий «жандарм» изрядно изгрызен временем. Обломки то и дело отрываются от его стен и со свистом летят вниз. Препятствие преодолевают на рассвете, пока камни спаяны ночным холодом.

Позади остается и четвертый «жандарм». Альпинисты подходят к пятому.

Упрямо и зло он торчит отвесной глыбой. Обойти его нельзя.

Снизу кажется, что Абалаков приклеился к холодной стене и замер в неустойчивом равновесии. Перед ним — отвесная скала. Медленно, осторожно Абалаков забивает в нее крюк, защелкивает на нем «карабин» — кольцо с внутренним замком — и пропускает через него веревку. Другой конец веревки — в руках Гущина.

Абалаков шарит по стене ногой. Нога повисает, не встречая никакой опоры. Тогда он, сняв рукавицу, медленно ощупывает стену. Пальцы движутся, как при игре на рояле. Абалаков сердится: эти беспомощные движения свойственны обычно начинающим альпинистам, лезущим вслепую, без заранее продуманного плана.

Но что же делать? Неужели проклятый «жандарм» неприступен? Неужели поверхность камня так безнадежно гладка?

Несколько секунд он отдыхает. И вдруг ему необычайно отчетливо представляется родная Сибирь, Красноярск, трехэтажная школа, которую почему-то называли «кооперативной», железная лестница на крышу. На большой перемене ребята поднимались по этой лестнице, подтягиваясь и перебирая руками холодные, тонкие перекладины — кто выше. Кажется, что больше нет сил, но стиснешь зубы и немеющими руками перехватишь еще и еще. А снизу кричат: «Молодец, Луна!» Он улыбнулся, вспомнив свое прозвище — Луна. Это потому, что он был круглолицым. Сейчас, наверно, его бы так никто не назвал: щеки глубоко запали.

И еще вспомнились ему знаменитые красноярские «Столбы» — заповедник скал и тайги. Вместе с братом Виталием они научились там не бояться высоты и полюбили камень. Однажды Евгений лез новым «ходом» на очень трудную скалу. Было жарко, пахло сосновой хвоей. Он пересек каменный купол — «катушку», нащупал ногой выступ, потянулся, чтобы зацепиться пальцами за чуть заметную выбоину — «карман». Но пальцы встретили гладкий камень. Он потянулся снова — «кармана» не было. Спускаться? Ну, нет! И он снова и снова шарил по камню — и нашел-таки какую-то трещинку. Плавно и осторожно подтянулся он тогда на одной руке, а другой ухватился за еле заметный «карман».

— Женя! Же-е-ня! — слышит Абалаков. Это кричит снизу обеспокоенный Гущин.

— Страхуй крепче. Еще попробую! — встрепенулся Абалаков.

Чорт возьми, выступ на пятом «жандарме» — не совсем подходящее место для воспоминаний о детстве!

Теперь, отдохнув, Абалаков снова тянется вверх и вправо. Ага, вот чуть заметный выступ. Отлично! Теперь немного подтянуться, потом передвинуть ногу… Готово!

Гущин больше не видит Абалакова: тот скрылся за выступом скалы. Только тонкая веревка медленно ползет вслед за ним. Вдруг — грохот камней. Гущин вздрагивает, напрягается, ожидая рывка веревки. Нет, все спокойно. Он не сорвался там, за выступом, а просто сбрасывает опасные камни.

Веревка кончается. Гущин собирается крикнуть, предупредить Абалакова, но слышит из-за стены крик, очень похожий на «ура». А минуту спустя Абалаков уже появляется над ним, на вершине пятого «жандарма»:

— Данила Иванович, победа!

Он спускает Гущину веревку. Пятый «жандарм» взят.