— Иду.

Этот ужас ей не суждено было забыть никогда, хотя она уже многое в жизни повидала, и, вероятно, ей еще многое предстояло увидеть. Подвальный этаж был переделан в целый «муравейник» комнатушек. «Судя по всему, именно здесь располагалось его основное жизненное пространство, — заключила Ева. — Некоторые изменения были внесены совсем недавно».

Рабочий кабинет был обставлен по-деловому — ничего лишнего. Три блока связи и обработки данных, стеллажи с гибкими дисками, занимающие целую стену, мини-холодильник, микроволновка. И слепящий своей яркостью свет. В другом отсеке он оборудовал домашний спортзал с самыми современными снарядами и зеркалами. Здесь тоже резал глаза нестерпимо яркий свет.

К спортзалу примыкала еще одна комната, отделанная зеркалами, многократно отражавшими ослепительно горящие светильники. Это была спальня — мальчишеская спальня с игрушками на полке. Единственная стена, свободная от зеркал, была оклеена фотообоями с изображениями покорителей космоса. Покрывало на узкой, аккуратно заправленной кровати тоже было расшито картинками межпланетных сражений. Здесь же стоял детский стульчик, снабженный самыми настоящими кандалами для рук и ног. К одному из подлокотников был привязан лоскут ярко-красной материи.

«Значит, она запирала его в подвале, — поняла Ева. — И, несмотря на игрушки, обои и покрывало, сумела превратить этот подвал в темницу».

Он все оставил, как было, но внес некоторые изменения. В стену была встроена длинная полка, судя по всему, новая. Начищенные до блеска крепежные скобы сверкали серебром. А на полке стояли прозрачные стеклянные банки, наполненные бледно-голубым раствором. И в этом бледно-голубом растворе плавали пятнадцать пар глаз.

— Пятнадцать, — сказала Ева, усилием воли заставляя себя смотреть и не отворачиваться. — Пятнадцать…

Он вопил, как сумасшедший, как ребенок в истерике, пока четверо мужчин втаскивали его в комнату, и немного успокоился, только когда свет по его просьбе включили на полную мощность. Ева полагала, что, если его как следует разозлить, он мог бы оторвать привинченный к полу стол и причинить вред себе и другим.

— Одна ты туда не пойдешь, — отчеканил Рорк не допускающим возражений тоном.

— Я же не дура. Я пойду с Фини в сопровождении двух патрульных, сложенных, как регбисты. Ты уверен, что хочешь на это посмотреть?

— Не пропущу ни за что на свете!

— Я подключу монитор напрямую к палате Пибоди, чтобы они с Макнабом тоже могли посмотреть. Но результат судебного разбирательства могу предсказать уже сейчас: его запрут в клинике для умалишенных. Это будет не та камера, которую выбрала бы для него я, но приходится довольствоваться тем, что есть.

— Заставь его рассказать, где он спрятал тела.

Ева кивнула:

— Он мне скажет.

Бросив последний взгляд через смотровое стекло, она сделала знак Фини и вошла в комнату впереди него и двух охранников.

— Включить запись! — скомандовала Ева, назвала дату и время, после чего с улыбкой обратилась к Блу: — Привет, Джон.

— Я не обязан с тобой разговаривать, сука!

— Верно, ты не обязан со мной разговаривать. — Ева села боком, обхватила спинку стула рукой. — Кстати, для тебя я лейтенант Сука. Значит, не хочешь потолковать? Ладно, мы отошлем тебя обратно в камеру. Ты арестован, Джон. Столько обвинений! Изнасилование, убийство, обезображивание. Мы приперли тебя к стенке, и ты не настолько глуп, чтобы этого не понимать. Может, ты и ненормальный, но ты не глуп.

— Ты не должна называть его ненормальным, Даллас, — заметил Фини.