Сопровождаемый крикливыми чайками, орел медленно проплыл над островом, а я, чтобы успокоить его родительские чувства, поспешил отойти подальше, но тотчас же натолкнулся на пустельгу. Она, испугав меня неожиданным своим появлением, выпорхнула почти из-под ног. Тут, среди камней, сбившись в кучу и, как мне показалось, злобно сверкая черными глазами, сидели пять покрытых белым пушком птенцов. Обеспокоенная мать (самка легко отличается от самца), планируя против ветра, металась надо мной, испуская громкие крики. Ее супруг не появился.

Остров, более чем наполовину покрытый голыми гранитными плитами, пестрел белыми головками цветущего дикого лука. Кое-где росла сизая полынь, желтели высохшие от зноя пустынные злаки, виднелось несколько нежных фиолетовых цветков кермека, росли небольшие кустики таволги. На крохотных участках земли, скопившейся среди гранитных плит, жили пищухи. Они с легким, мелодичным, предостерегающим собратьев криком мелькали от камня к камню. Иногда один из грызунов, застыв, как изваяние, следил за необычным посетителем этого дикого уголка природы.

Обычно в такое время возле нор пищух уже бывают небольшие, аккуратно сложенные стожки подсушенных растений, которые грызуны заготавливают на долгую зиму. Но здесь нигде не было видно следов заготовки кормов. Вообще это место для грызунов было до крайности однообразным, и все же здесь издавна существовала колония этих милых зверьков. Может быть, серебристые чайки, обладающие хищническими наклонностями, не трогали пищух или не могли их изловить? Возможно, и тут не охотятся возле своего гнезда, чтобы не портить отношения с соседями.

У самого берега камни были совершенно белыми от птичьего помета, а мелкий гравий почти покрыт рыбьими костями. На пологой части острова между камнями всюду виднелись небольшие гнезда чаек, сложенные из травинок, соломинок, тонких тростинок, засушенных стеблей лука и, что более всего меня удивило, корневищ лука. Как чайки могли вырывать сидящие очень крепко в земле корневища лука?

Кое-где валялись обломки яичной скорлупы серовато-зеленого цвета с крупными черно-коричневыми пятнами. Птицы, как мне показалось, закончили гнездовые дела. Но я ошибся. Целая стайка серых птенцов-пуховичков, очевидно не без вмешательства родителей, маленькой эскадрильей отплывали от острова, сопровождаемые обеспокоенными взрослыми. И тут я неожиданно увидел одного птенца, распластавшегося среди камней. Широко раскрыв клюв, он с трудом и часто дышал. Его большие, широко открытые глаза выражали ужас и отчаяние.

Наспех сделав несколько снимков, я поспешно обошел стороной птенца, а когда обернулся, чтобы сфотографировать его еще раз в другом положении, то увидел, что его голова поникла. Птенец был мертв, и сердце его не билось. Отчего наступила гибель, осталось непонятным. Я пытался оживить птенца, поднес к воде, обрызгал ею, предполагая, что молодая чайка перегрелась на камнях, но безуспешно.

Гибель птенца испортила настроение чудесной прогулки на остров. Опасаясь за судьбу плавающих на воде пуховичков, я быстро направился к лодке. Но еще одна неожиданная встреча заставила меня задержаться. На камень присела красавица-оса — сцелифрон, черная, с ярко-желтыми ногами. Она покрутилась несколько секунд и юркнула под камень, прямо в норку, занятую пищухами. О том, что здесь находилась жилая квартира этого грызуна, свидетельствовала кучечка свежего помета, очень похожего на хорошо обкатанную дробь примерно третьего номера. Эта оса лепит из глины изящные продолговатые кубышки, прикрепляя их одна к другой. Изготовив кубышку, оса натаскивает в нее парализованных ею пауков, прикрепляя к одному из них яичко. Гнезда свои она обычно строит на скалах в тени. Иногда селится и на постройках человека.

Сцелифрон, живущий в норе пищухи, меня озадачил.