А затем, по истечению этих самых шести часов, что-то произошло. Из-под вонючей рогожи, которой меня накрыли на заднем сидении, я не видел никаких деталей, только услышал хлопок двери со стороны водителя после остановки, несколько негромких и дополнительно приглушенных корпусом и тряпками выкриков, щелчков, и… спустя пару минут с меня содрали вонючую маскировку, тут же начиная материться простым человеческим советским голосом удивленного милиционера. Последнее тоже выяснилось достаточно просто, так как товарищи стали шатать туда-сюда моё, застывшее в одной позе, тело.

Оно было не одно, а в компании еще двух служителей закона, над которыми вовсю ругались, правда, уже потише, их слегка успокоило наличие меня, находящегося в таком же состоянии. А раз меня куда-то везли, то вполне вероятно, что их товарищи, пораженные параличом, тоже отойдут.

Удача? Нет, Стакомск. Тревога по всему городу, усиленные патрули, милицейские патрули дополнительно прикрыты находящимися в отдалении силовиками. Когда те увидели милиционеров, валящихся подрубленными столбами у остановленного ими «москвича», то тут же открыли огонь на поражение. Изотов ушел, даже, вроде, по словам злых стрелков, с поверхностным пулевым ранением в районе локтя.

Доклад с описанием моей симпатичной внешности вызвал бурную реакцию у того, кому докладывали, и он тут же накрутил хвосты доблестным защитникам правопорядка. Через пять минут моё одеревеневшее тело лежало в аптеке, три человека пасли вход, не сводя с двери автоматов, а еще один… правильно, целился в меня, проговаривая приблизительно раз в две минуты, что, если я очухаюсь — чтоб не дёргался, иначе стану мертвым и спокойным.

Дёргаться мне не хотелось, так что, когда парализующее действие окончилось, я, под возбужденным взглядом милиционера, остался смирно лежать, улыбаясь, правда, во всю пасть. Ощущение от потери беспомощности было в разы мощнее и приятнее, чем от потери девственности православным и гетеросексуальным способом с девушкой, которая нравится. Правда, что делать дальше было совсем неясно. Наши внизу, майор закрыта, я в розыске. Наверное, буду сидеть тихо и там, где скажут, пока не станет ясно, что делать дальше. Тем более, что погода на улице всё хуже и хуже. Проливной дождь со шквальным ветром сменился настоящим ураганом.

Тут и микроавтобус подъехал с забранными решеточками окнами.

— Да не тычь ты в меня, — вяло возмутился уже сидящий в машине и увозимый в неизвестном направлении я, — У вас же разнарядка есть, что я в туман превращаюсь. Нафиг в меня стволом тыкать, мужик?

— Положено контролировать! — отрезал сержант милиции, сидящий сбоку, но прекратил, когда я ему предложил полюбоваться на синий цвет моих боков. Один из конвоиров, кстати, имел кое-какое медицинское образование и, ощупав меня ранее, констатировал, что пара ребер сломаны, но не опасно. Гребанный дядя…

И, только я слегка отрешился от происходящего, думая о теплой уютной камере, куда меня посадят, хотя не воровал, как резаным кабаном заорала рация у перевозящих меня товарищей. А следом хором заорали они. Причем, вместе со мной. Почему? Ну, потому что нас, ехавших в вполне себе мирном настроении в ближайший пункт милиции с КАПНИМОМ, внезапно перебрасывают на срочный вызов.

Точнее, перебрасывают меня. В идущую неподалеку перестрелку, где появился злой парализующий телепортер, делающий окружающим плохо, больно и обидно. Ну то есть шла операция, наши кого-то успешно гнобили (и я даже догадываюсь кого), а тут из кустов появляется мой дядя и внезапно положение меняется. Теперь некто, хрипящий в рацию, хочет, чтобы появился я и стало как прежде.

— Да вы о*ели! — возмущенно удивился я, потирая ребра.

— Приказ старшего лейтенанта специальных сил города Стакомска, Темеева Анатолия Викторовича лейтенанту КГБ Виктору Изотову! Оказать поддержку перехватчикам, задержать противника до прибытия подкреплений! — хрипло вякнула рация и, издав вопль агонизирующей электроники, замолчала.