Гости смеялись, подтрунивали друг над другом, как это было принято в старой доброй Англии — той самой Англии, от которой почти уже ничего не осталось.

— Дорис! — воскликнул вдруг «Джон». — Принеси-ка нам шерри к этому пудингу!

Девушка наполнила его стакан. Старик одним махом опрокинул его и загрохотал:

— Что ты принесла мне, Дорис? Какое же это шерри? Понюхай сама!

Дорис, никак не реагируя на его замечание, передала через стол еще один полный стакан.

— Джентльмены, мы пьем за ваше здоровье! — раздался тост с противоположного конца стола.

— А мы за ваше, — хором отвечал наша половина стола.

— А я за свое собственное, — пробурчал «Джон».

— Полюбуйтесь! Вот он, кусочек настоящего старого Брама! — шепотом сказал мой сосед.

— Кусочек подлинной старой Англии, — прошептал я в ответ.

В уютном баре, где жарко пылал камин, Сара возилась с бутылками портвейна. Вскоре бутылки одна за другой пошли путешествовать вдоль стола. Воздух загустел и поголубел от табачного дыма. «Джон» сидел в своем сером котелке и делал вид, что читает газету. На самом деле он чутко прислушивался, в любую минуту готовый вмешаться в застольную беседу.

— Здесь в основном останавливаются коммерсанты со стажем, так сказать, представители старой гвардии, — сообщил мне сосед. — Почти всех их связывает с «Джоном» многолетняя дружба. Мы все здесь, как одна большая семья, и обязательно раз в неделю собираемся на обед. А коли почему-то не получится прийти, так, верите ли, потом вся неделя идет наперекосяк…

Более того, они все здесь были яркими личностями! В том-то и заключался секрет «Клуба Джона»: люди здесь раскрепощались и становились сами собой. Они снова — как в далекие школьные годы — резали правду-матку в глаза и не боялись последствий. И я подумал, что именно такая атмосфера доброго товарищества — с хорошим застольем и хорошей беседой, с добрым вином и ядреным табачком — царила в английском бизнесе девятнадцатого столетия. Увы, все это было давно — еще до того, как великая богиня Спешки (другие имена ее — Путаница и Неразбериха) прилетела к нам из-за океана вместе со своими неизменными спутниками — гамбургерами на скорую руку и последующим несварением желудка.

Я обменялся прощальным рукопожатием с «Джоном» и с сожалением покинул комнату, заполненную табачным дымом и дружеским смехом. Пора было возвращаться в родной двадцатый век — на пыльную и безликую Мур-стрит.

5

В фабричной суматохе — где грохочут динамо-машины и визжат электропилы, вгрызающиеся в холодную сталь, где корчится и пенится расплавленный металл, — там вы встретите самого знаменитого человека Брама.

И хотя он сам о том не догадывается, но человек этот является символом индустриальной эпохи. Ибо он совершил поистине революционное открытие. Можно даже сказать, что сама индустриальная эпоха началась в Бирмингеме с паровой машины, которую изобрел этот диспепсичный гений по имени Джеймс Уатт. Физически он был не слишком-то силен, лицо покрывала болезненная бледность, столь характерная для заводских рабочих, но в глазах горела особая сила и энергия. Уатта никак нельзя отнести к разряду бесплодных мечтателей. Подобные поэтические натуры не приживались в условиях современного производства — год-другой, и они оказывались на кладбище! Его легкие были изрядно натренированы на матчах любимой команды «Астон Вилла», но все же главная сила этого человека заключалась в его руках (они, кстати, являли собой довольно странное зрелище — сильные, мужские кисти на тонких, жилистых и бледных, как у девушки, руках).