Тишина лунной ночи окутывала дом и Горницу. Когда взошла полная луна, ее свет по косой проникал под навес, отбрасывая зеленоватые блики на белый камень. Там должен был гореть светильник, яркая искра, плавающая в оливковом масле, а вдали высились башни и шпили Иерусалима, в звездном сиянии напоминавшего город мечты. И Иисус сказал: «Примите, ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов».

«И, воспев, пошли они на гору Елеонскую».

Есть ли в мировой литературе более полное воплощение покоя, чем в этой главе Евангелия? Последняя неделя жизни Иисуса, как мне кажется, составляла необычный контраст шума и тишины. В одно мгновение крики толпы доносятся до нас сквозь девятнадцать столетий, громкие, жестокие, ужасные; а в следующий момент приходит умиротворенное молчание, и Христос идет с двенадцатью учениками на Елеонскую гору. Есть нечто устрашающее в описании Иисуса перед Распятием. Евангелисты не прилагают к тому усилий. Их интересует только фиксация наиболее важных событий в жизни, и они используют немногие простые слова, но предельный лаконизм повествования передает нечто, находящееся за гранью слов. Доктор Санди отметил: складывается впечатление, «что всегда есть более широкая мысль, которая ждет нашего озарения». Нигде в евангелиях эта «более широкая мысль» не проявляется столь очевидно, как в тот момент, когда Иисус Христос проходит сквозь ненависть и предательство, создавая церковь добра и любви, в призрачном покое лунного света вступая в Гефсиманский сад.

12

Однажды ночью, когда над Иерусалимом сияла полная луна, я прошел через Сионские ворота и остановился на углу, у стены Храма, глядя на Гефсиманский сад. На темной массе горы отчетливо выделялись все белые известняковые тропинки. Тысячи белесых могил пятнами отсвечивали на склонах, словно скопление облаченных в простыни привидений. Кое-где в лачугах Силоама мелькали огни ламп, а сама гора спала в зеленом, призрачном свете луны.

В древние времена евреи называли ее «Горой трех светов», потому что алтарные огни Храма освещали ее ночью, первые лучи солнца появлялись из-за ее вершины, а растущие на них оливы давали масло для храмовых светильников. Для христиан существовал единственный Свет: «Опять говорил Иисус к народу и сказал им: Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни».

Я заметил, что внизу, на склонах, прямо над темной расщелиной, где протекал Кедрон, тень отмечала то место, где лунный свет падал на оливы Гефсиманского сада. Маленький сад, за которым ухаживают францисканцы, выглядел в этот момент особенно одиноким, словно клочок тени на голой скале. Лунный свет был настолько ярким, что я мог различить контуры стены, окружающей деревья.

Давным-давно в пасхальную ночь наш Господь сказал: «Посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там», затем взял с собой Петра, Иакова и Иоанна и отошел немного в сторону, в тень, укрывавшую от лунного сияния.

Он сказал: «Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною».

И еще глубже ступил в тень.

Когда Он вернулся, три апостола уснули. Он позвал Симона Петра: «Симон! Ты спишь? Не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Дух бодр, плоть же немощна».

Он во второй раз отошел в тень и молился: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты».

И когда Он вернулся во второй раз, трое апостолов снова спали. Иисус в третий раз отошел в тень, но когда Он вернулся в последний раз, то посмотрел на спящих и сказал: «Вы все еще спите и почиваете?»

Ибо Его час пришел, и Он стоял на свету, в ожидании.