Ох, как мне не хотелось об этом рассказывать! Но я чувствовала себя не вправе утаивать информацию – откуда мне. знать, вдруг из нее можно извлечь какую-нибудь пользу. В тот момент я по наивности полагала, что мы со следствием по одну сторону баррикад...

– Когда? – поинтересовался Соболевский.

Я набрала побольше воздуха и сказала:

– Это было в субботу днем. Около двух. Он позвонил мне...

– Куда?

– Как – куда? – удивилась я. – Домой! Соболевский поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Что-то мелькнуло у него в глазах, какое-то странное выражение – не знаю, как объяснить... Конечно, он удивился: это понятно – ведь получалось, что я разговаривала с Никитой последней и чуть ли не прямо перед... Но в его взгляде было не только удивление, было что-то, чего я не понимала и не могла передать словами – хотя была уверена, что не ошиблась и моя мнительность здесь ни при чем.

– О чем вы говорили?

– Да, в общем, ни о чем. Ничего особенного. Он говорил, что сочиняет новую песню...

Он говорил не только об этом, но вот это уже решительно никого не касалось.

– Значит, вы утверждаете, – с расстановкой произнес Соболевский, – что в последний раз были у Добрынина в пятницу, 25-го числа...

Вот, вот оно! Именно в эту минуту я и почувствовала, как что-то в моей жизни меняется неотвратимо. «Вы утверждаете», – сказал он. Это могло значить только одно: отныне все, что я говорила, становилось не более чем моим утверждением, которое могло быть подтверждено или опровергнуто с помощью доказательств. Я молча уставилась на него, ожидая продолжения. Он снова порылся в папке, заглянул в какую-то бумажку и произнес скороговоркой:

– Ольга Николаевна Суханова утверждает, что видела вас в подъезде, где проживал Добрынин, в субботу, между двенадцатью и часом дня.

«Так вот откуда ветер дует...» – подумала я. Все правильно. Ольга Николаевна Никитина, соседка снизу, – никогда, кстати, не знала, что она Суханова, – тип вездесущей подъездной старушенции... В субботу мы с ней столкнулись в подъезде; она сообщила, что торопится на дачу, и тем не менее минут пять со мной проболтала. Скрывать мне было решительно нечего, я все могла объяснить, но почему-то меня охватило уныние.

– Вы спрашивали, когда я видела Никиту в последний раз, – мрачно сказала я. – Я вам ответила. Это было в пятницу. Я действительно была в субботу в доме, где живет... жил Никита, но его самого я не видела. Я забыла у него записную книжку и хотела ее забрать, но мне никто не открыл.

– И как же вы поступили? – поинтересовался Соболевский.

–- Ушла через пятнадцать минут, и это могут подтвердить четыре человека.

Последнее замечание я сделала все еще не вполне всерьез. И напрасно.

– Кто? – ничтоже сумняшеся спросил он, как будто это было вполне нормально – искать свидетелей, которые могли бы подтвердить, что я не вру.

– Во-первых, Алена Субботина... – начала я.

– Актриса?

– Да. Во-вторых, Агния...

– Какая Агния? Как ее фамилия? Чтобы не знать, кто такая Агния, нужно никогда не смотреть телевизор.

– Агния – певица. Понятия не имею, как ее фамилия. Она и в афишах так значится. Агния – и все.

– Понятно. Кто еще?

– Еще два ее телохранителя. Фамилий не знаю.

Жалостная попытка иронизировать осталась без внимания.

– Надо же, сколько народу! – задумчиво проговорил Соболевский. – И что они там делали?

– То же, что и я. Звонили в дверь.

– Не знаете, зачем они приходили?

Кое-что я знала, но, секунду поразмыслив, решила оставить свои знания при себе.