|
.. А одновременно – что-то вроде столбняка... Не могу пошевелиться и уже знаю: никуда я не уйду, не уйду никуда... Один раз, впрочем, все-таки вышел... Но вернулся. Как сомнамбула... Как намагниченный. Они ничего не слышали и не могли услышать – развлекались вовсю... Утром он хотел ее выгнать, мне-то как раз было слышно прекрасно. А она – ни в какую. «Давай я кофе сварю, давай я тебе завтрак приготовлю» – и все в таком духе. Потом начали звонить в дверь. Он хотел открыть, но она не дала. Уговорила его, хоть он и разозлился. Я все ждал, когда он ее выгонит. Хотя, рассуждая здраво, чего я ждал? На что рассчитывал? Не думал же я стоять в этой проклятой кладовке целый день, до следующей ночи? Он мог уйти, мог привести другую бабу – да мало ли что! Да я бы и не выдержал... Ничего я не думал. Я после этой ночи был совсем не в себе... Знаешь, в замкнутом пространстве, говорят, с ума сходят... Я почти забыл, зачем я там стою. Потом он ее выгнал и тут же пошел в ванную. Ну, про это ты, кажется, знаешь лучше меня...
«Знаю! – хотелось мне заорать. – Знаю! И дальше все знаю! Не хочу слушать!» Но ведь тогда он замолчит... – Он вышел из ванной, включил музыку и сел к большому компьютеру. Спиной ко мне. Спиной. И тогда я вспомнил, зачем там стою. И... И все. Вот и все, собственно. Листовку я принес с собой. Странно, кстати... Вроде я был какой-то заторможенный, как будто сонный, – а делал все быстро. Листовку прикрепил, напечатал письмо... Ах да, про письмо ты не знаешь... «Знаю! – снова крикнула я мысленно. – И про это знаю! И все-таки говори, черт бы тебя побрал!» – Он писал письмо сестре, в Париж. В тот самый момент... дошел, наверно, до середины. Я понял: тут уникальный шанс выступить от его имени. Чтобы он сам подтвердил, что его кто-то преследовал. Я написал про масонов, про письма с угрозами и всякое такое... Я был уверен, что сестра сообщит следствию. Но тут что-то не сработало. Адрес был открыт... но, может, я что-нибудь перепутал, не знаю... «Ничего ты не перепутал, – сказала я про себя. – Ты недооценил Люську...» – Вот и все, собственно... – повторил он. – Входная дверь у него не захлопывалась... А рассчитал я правильно. Шум-то какой вокруг этого дела! Книжечка обещает быть настоящим кладом. Смогли бы издавать все, что хочется... Ей-богу, он пытался меня умаслить! И тут я не выдержала. – Вы что... – проговорила я, чувствуя, что голос противно дрожит. – Вы что, надеетесь... вы рассчитываете, что я вас пойму?.. В эту минуту за моей спиной послышался шум. Я машинально обернулась. В дверях стоял Соболевский, а рядом с ним еще какие-то, незнакомые... Но с меня уже хватило. Я резко встала со стула, повернулась на 180 градусов и стремительно двинулась вперед. Вперед и мимо – мимо Соболевского и тех, кто пришел с ним, мимо обалдевших сотрудников, мимо нашей комнаты и подруги Анечки, на лестницу, из нашего двора – в соседний, а потом из него – еще в какой-то, а там – до ближайшей лавочки, и вот на этой лавочке я и разревелась, как маленькая...
– Вот теперь понимаю, – сказала Маринка, уютно устраиваясь в моем любимом кресле и глядя, как я укладываю вещи в чемодан, – почему этот несчастный Кузнецов не шел у меня из головы. Это было прозрение. Механизм-то один и тот же! Сдвиг на почве рекламы. Слабые головки не выдерживают соблазнов новой эпохи. Один – авантюрист, другой – тоже авантюрист, но к тому же, видимо, еще и маньяк. Вообще – кошмар! Из человека сделали идею, а реклама использовала ее в своих целях – и уничтожила. Типичный пример отчуждения в капиталистическом обществе. Кто про это писал – Маркс, что ли? – Да ну тебя! – отмахнулась я. –- Почем я знаю! Ты что, Маркса читала? – Нет, не читала. |
