Любви существовать игрой позволь:
Отсутствовать ей можно меж иными,
Но всякий лицедей, приемля роль,
Эмоциями полнился хмельными.
Не сетуй, удовольствие лови
В игре, напоминающей прекрасно
Волнение действительной любви.
Где радостей больших искать опасно,
Скупыми насыщаешься вполне,
Пускай на самой скромной стороне.
13
Меж извергами, сеющими ложь,
И сеющими благо простаками
Великую борьбу всегда найдёшь,
А кто меж основными игроками?
Все те, кому чуждаться по судьбе
Враждующих издревле непреложно,
Кому в идейно бешеной борьбе
Толково находиться вряд ли можно.
Переча вере, ведают они,
Что, кроме тени в жизни, кроме света,
Хранятся полутени искони.
Ну вот и в полусне нейтралитета
Химерного не скрыто ничего,
Хоть именно химерой мнят его.
14
Гармония впивается всегда
Поверхностно читающими Слово,
Но зрима разногласий чехарда
В нём оку, что не вовсе бестолково.
Порой тому найти не тяжело,
Что сутью Бога бодрствует извечно
Не злая справедливость, а тепло,
Что праведное небо человечно.
Любовь и дума в царстве суеты
Виной Творца не ладят ежечасно,
Но ради наивысшей доброты.
Мы сердимся, а как оно прекрасно,
Что может открываться вновь и вновь
Его неправосудие – любовь!
15
Уж если не давалось яств Ему,
То чем угодно было пробавляться?
Господь господ, уча других уму,
Слугою слуг искал у них являться:
Делить их огорчения в тиши,
Своей корыстью жертвенно скудея;
Томиться часто бурями души,
Собой вполне достаточно владея.
Жалеть умел Он искренно того,
Кто в мире никакой не знал опоры,
Кто с болью знался более всего.
Малейшее ценили чьи то взоры:
Сердечного даяния краса
Нередко возрастала в чудеса.
16
Легко ценить, увы, совсем иных
И чуждыми прельщаться берегами.
Трудней любить отпущено родных:
Они способны чудиться врагами.
Такими знал их ярый Моисей,
Мессия же, своё благовествуя,
Любить их изрекал округе всей,
Врагами не без шутки именуя.
Но так и признавал издалека,
Что холить их едва ли сердце радо,
Что нежность эта крайне нелегка.
Понятно по Нему, что нам и надо
Мучительно любить, а не легко,
Своих, а не того, кто далеко.
17
Пожертвовать отмерилось Ему
Прекрасным, а не подлинно разбойным,
И будто бы смягчиться потому
Над миром, истребления достойным.
Искал Он ублажения себе
В ужасной пытке собственного Сына –
Поверю ль я подобной городьбе?
Пойму ль иначе бред иудаина?
Любому, чья разумна голова,
С аффектом откликаться глупо всё же
На связные, но дикие слова.
Стыдиться мне приходится похоже
Нешуточной полемики своей
На почве веры с архиверным ей. |