— Не может быть, Линк. Ты же никогда не видел отца.

— А вот и видел! Я знаю, я видел его однажды, совсем маленьким. Помню его лицо и как он тронул меня пальцем за нос, вот так. Один раз. — Он легонько ткнул себе в нос указательным пальцем. — Правда, Макс, клянусь.

— Я верю. Просто это расходится с тем, что рассказывала твоя мама. Она говорила, что ты никогда не видел отца. И он умер, когда тебе был всего год.

Но что, если мальчик видел своего настоящего отца? Что, если мужчина, который притронулся к его носу, был Грегори Майер, а не таинственный Рик Аарон, который с течением времени становился все более и более призрачным? Похоже на правду.

— Расскажи подробней.

— Я помню, мама держит меня на руках и лицо этого большого мужчины, как воздушный шарик, нависает надо мной. А потом он дотронулся до моего носа, я же сказал. Вот и все, но я знал, что это мой папа.

— Он что-нибудь сказал тогда?

— Не знаю. Не помню. Макс, можно теперь с тобой серьезно поговорить?

Линкольн остановился и повернулся ко мне. Я тоже остановился.

— Конечно.

— Элвис показывал газету, где говорилось, что в Европе была женщина, которая за одну ночь занималась сексом с двумястами мужчинами. Такое возможно? Он говорит, да, но я думаю, это чушь.

— Где он берег такие журналы? Что, он опять принес в школу «Сенсации и разоблачения»? Где он покупает эту дрянь? Кто продает их десятилетнему мальчику?

— Он говорит, что крадет их из аптеки. Не знаю, где он берет остальное. Он всегда мне показывает всякие газеты с голыми девушками или рассказами про то, как один парень зажарил и съел всю свою семью. Нет, но серьезно, это правда? Никто ведь столько не может. Ты можешь столько заниматься сексом?

— Нет! Слушай, ты же знаешь, что такие газеты — пошлые и глупые. Мы уже об этом говорили. Большинство людей счастливы, если им удается заниматься сексом раз или два в неделю.

Я заметил, что он с непроницаемым лицом покусывает губу изнутри.

— Я никому никогда таких вопросов не задавал, Макс. Ни маме, никому. Ты первый, ну, из всех моих знакомых взрослых, с кем можно разговаривать и он не злится и не дергается и все такое.

— Твоя мама — молодец. Она бы тебе ответила.

— Угу! Она иногда на меня по-настоящему сердится, когда я спрашиваю. Ты не знаешь, потому что это не всегда бывает при тебе. А ты другой. Ты мне как друг и отец одновременно. Я знаю, у меня был папа, но ты во всем стал вместо него.

— Спасибо тебе большое, Линкольн. Мне страшно приятно слышать такие слова.

— Это правда! — негодующе сказал он. — С мамой мы жили нормально, но ты же знаешь, что мы не всегда ладим. Она все видит не так, как я. Иногда я ее не спрашиваю или не говорю, что меня беспокоит, потому что она взбесится или еще что. Ты не такой. Мы с тобой можем говорить обо всем, я же знаю, что ты на меня не накинешься и не наорешь за то, что я спросил что-нибудь о сексе или, может, глупость… Не знаю. Ох, мне просто нужно, чтоб ты меня обнял!

Он изумил меня, обхватив вокруг пояса и очень крепко обняв. Люди, идущие мимо нас по улице, смотрели и улыбались. Мужчина, его мальчик и их любовь друг к другу переполняли весь мир.

По дороге домой мы обсудили роботов, секс, Элвиса, Лили, меня. Линкольн, как обычно, засыпал меня бесконечными вопросами про «лучшее и худшее». Как звали моего лучшего друга, когда мне было десять лет? Какую самую большую автомобильную аварию я видел? Какой, по-моему, должна быть самая красивая женщина на свете? Лили целуется лучше всех, с кем я целовался? Когда он вел такой опрос — а случалось это часто, — я представлял себе, как он составляет бесконечную характеристику моей личности для своего внутреннего досье.