— Тогда он неблагодарная маленькая дрянь. Он еще несовершеннолетний. Засуньте его к черту в исправительное заведение, а если ему там не понравится, тем хуже для него. — Мэри закурила сигарету и щелчком отправила спичку в камин. — Что, черт возьми, стряслось с мальчишкой? Он же был чудесным ребенком. Забавным, обаятельным… Помнишь, как Фрэнк его любил? Вы, ребята, все делали правильно. Любили его, в меру приучали к дисциплине. Читали ему вслух, возили по стране и показывали всякие красоты… Что случилось?

— Он вырос. Если Лили и признаёт, что что-то не так, то думает, что все из-за Грир.

— Исключено! Не верю. С чего бы младшей сестре превратить его в чудовище из Черной лагуны? Зная вас обоих, думаю, вы из кожи вон лезли, чтобы каждый ребенок получил свою долю любви. К тому же Грир его обожает. Он к ней тоже привязан, верно?

— Думаю, да. Он с ней мил и нежен. Они ведут долгие беседы, иногда он даже помогает ей делать уроки. Он казался счастливым, когда Лили забеременела. И ты права — мы потратили немало времени, стараясь, чтобы каждый получил свою долю внимания, а поначалу это было нелегко, Грир ведь была сущим наказанием. Да ты помнишь.

— Еще бы! Если бы ты спросил меня тогда, кто из них вырастет вот такой тварью, я бы сказала, Грир. Она была просто занозой в заднице.

— Да, но посмотри на нее теперь. Дом словно поделен между Нами и Ими. Пришельцами и землянами. Лили, Грир и я по одну сторону, и… — Я ткнул большим пальцем в сторону комнаты Линкольна, — Три Всадника Апокалипсиса — по другую.

— Как ты думаешь, чем они там занимаются? То есть, когда не трахаются и не слушают «Тушку».

— «Трупак». Слушают музыку и смотрят фильмы ужасов. С экрана то и дело слышны вопли и крики.

— Да, но что еще? Ты что, ни разу не заглянул в замочную скважину или… ну, ты понимаешь?

— Я зашел туда как-то раз, когда Линкольн забыл запереть дверь — еще одна деталь. Линкольн врезан в дверь замок — впору города запирать. Единственная, кого он пускает к себе, — это Грир.

— И что ты увидел?

— В том-то и странность: полный порядок. Никаких плакатов на стенах, кровать застелена без единой морщинки, ковры подметены… Мне вспомнились казармы морских пехотинцев. Слишком чисто. Жутко чисто.

— Непонятно как-то…

Я уже собирался ответить, когда увидел, что перед домом остановился школьный автобус Грир, Она вышла, тут же бросила портфель, согнулась и обеими руками похлопала себе по попке, издеваясь над кем-то в автобусе. Затем покрутила попкой, подняла портфель и зашагала к дому, ни разу не обернувшись, чтобы посмотреть, возымело ли представление желаемый эффект.

На Грир были красные джинсы, белая спортивная рубашка с короткими рукавами и черные кроссовки. Зачесанные назад волосы завязаны в два хвостика. Лицо больше походило на мое, чем на Лилино, но в нем чувствовалась всепримиряющая легкость, аромат юмора и озорства, унаследованный только от матери.

Грир исполнилось пять лет. Наш чудо-ребенок. Ребенок, родившийся, когда мы потеряли всякую надежду, что Лили забеременеет. С самого появления на свет Грир сопутствовали беды. Она родилась недоношенной и, казалось, злилась на то, что ее произвели на свет согласно нашему расписанию, а не ее собственному. Ей требовались переливания крови, экспериментальные лекарства. Десять дней, пока мы томились в бессильном страхе, врачи думали, что одна из ее почек не функционирует и ту, возможно, придется удалить. Первые недели жизни дочки мы почти ни о чем больше не говорили и не думали. Однажды вечером мне пришлось сказать Линкольну, что, быть может, его сестренка не выживет.