|
— И теперь я буду думать о тебе как о моей sulfureuse. Желтый цвет всегда был тебе к лицу. — Она позволила себе еще один смешок. Флоренс, поняла Эмили, одновременно и уклонилась от вопроса, и решила его — как было у нее в обычае. То, что Флоренс подразумевала под «тревожишься», Эмили полагала надлежащей заботой об улучшении виноградников имения. Она предложила расширить участки под них за счет нижних лугов у реки, но ей возразили, что луга перенасыщены влагой. Она ответила, что им следует выписать из Восточной Англии местных осушителей болот — она даже знала, кого именно, — но услышала, что, даже если луга осушить, подпочва там не подходит для лоз. Затем она предложила заменить для обработки виноградников волов на английских лошадей. Мсье Ламбер повел ее на виноградники, и они стояли в конце ряда и смотрели, как к ним медленно приближалась упряжка из двух волов, головы которых были укрыты от мух подобиями покрывал, какие носят монахини. — Взгляните, — сказал мсье Ламбер, а глаза у него восторженно сияли. — Взгляните, как они поднимают и опускают ноги. Разве грациозностью это хоть сколько-нибудь уступает менуэтам, которые танцевали на всех балах в Европе? Эмили в ответ расхвалила силу, послушность и ум английских лошадей — в этом вопросе дала себя знать ее шишка неколебимости. Несколько месяцев спустя в О-Рейли была доставлена пара крепких шайров с длинными прядями шерсти над копытами. Их поместили в конюшню, дали им отдохнуть, похвалили. Что именно потом не задалось, ей так и не удалось установить: были ли их ноги слишком неуклюжи, или же невежественные работники не знали, как ими управлять? Но, в чем бы не заключалась причина, шайры вскоре уже были преждевременно отправлены на покой и мирно паслись на нижних лугах, служа постоянной мишенью для тыкающих пальцев с пароходика, идущего в Пойак. Это судно, когда не было сильно нагружено, иногда поддавалось убеждению и приставало к сверкающему новому каменному причалу Шато. Такие причалы, обнаружила Эмили, местные жители именовали «ports».[142] Название это, естественно заключила она, они получили потому, что предназначались не для причаливания яхт и других прогулочных суденышек, но для погрузки и выгрузки товаров: и очевидно, конкретно именно так полученное из винограда имения вино должно было отправляться в Бордо для розлива в бутылки — то есть прямым водным путем, а не трястись по дорогам. Поэтому она проинструктировала мсье Ламбера отправить вино следующего урожая водой, и он, казалось, готов был выполнить ее распоряжение. Однако неделю спустя Флоренс сообщила ей, что экономка, проливая ручьи слез, подала прошение об отставке, поскольку, если мадам не желает пользоваться услугами ее брата, возчика, то и она не сможет работать у мадам, так как ее брат — вдовец с кучей детей и, чтобы прокормить их, полагается на поручения Шато. Флоренс, разумеется, сказала, что им об этом ничего известно не было и мадам Мерль не должна беспокоиться. — А не может этот лентяй заняться и речным извозом? — спросила Эмили несколько резко. — Моя дорогая, мы поселились здесь не для того, чтобы нарушать их жизненный уклад. Мы приехали сюда, чтобы обрести собственный покой. Флоренс приспособилась к Медоку с легкостью и удовольствием, граничившим с безмятежной ленью. Для нее теперь год длился не с января по декабрь, но от одного сбора урожая до другого. В ноябре они расчищали и унавоживали виноградники; в декабре слегка боронили, как предосторожность против зимних заморозков; 22 января, в День святого Винсента, они начинали обрезку; в феврале и марте пахали, чтобы открыть лозы, а в апреле сажали. Июнь означал цветение; июль — опрыскивание и подвязывание; август был временем veraison,[143] этого ежегодного чуда преображения зеленых гроздей в лиловые; сентябрь и октябрь приносили vendange. |
