Когда он включал компьютер, на заставке появлялась фотография Аниты и Биби, которые или обвиняли его, или улыбались ему, в зависимости от его настроения в этот день. Это не было напоминанием о них, оно ему было не нужно. Если его память ослабеет, Анита и Биби будут ждать его в безвременном пространстве снов. Иногда, бывало, один сон, особенно живучий, прилипал к нему и целый день давал ощущение опоры в этом мире, а другой, наоборот, сталкивал в зыбкость катастрофического кошмара. Погасив свет, прежде чем заснуть, он думал об Аните и Биби, надеясь когда нибудь их увидеть. Он знал: ночные видения происходят от него самого; если его мозг способен наказывать его, насылая кошмары, то он может и наградить, но у него не было метода, с помощью которого он мог бы вызвать утешающие сны.

Его переживания со временем менялись по цвету и текстуре. Красные и колющие поначалу, затем они стали серые, плотные и жесткие, как мешковина. Он привык к этой глухой боли, она вросла в ежедневные неприятности, как желудочная изжога от повышенной кислотности. Однако чувство вины было постоянным, холодным и твердым, как стекло, и не отступало. Его друг Орасио, всегда готовый поднять тост за все хорошее и минимизировать плохое, однажды уличил его в том, что он просто влюблен в несчастье: «Да пошли ты свое супер эго куда подальше, черт тебя дери. Копаться в каждом поступке, прошлом и настоящем, – это извращение, грех гордыни. Ты не настолько значителен. Прости себя раз и навсегда за все, так же как Анита и Биби простили тебя».

Лусия Марас как то сказала ему полушутя, что он постепенно превращается в пугливого старикана ипохондрика. «Я такой и есть», – ответил он, пытаясь подхватить шутливый тон, однако почувствовал себя задетым, потому что это была правда, и против нее не попрешь. Это произошло на одном из ужасающих общественных мероприятий: члены кафедры провожали на пенсию свою коллегу. Он подошел к Лусии с фужером вина для нее и стаканом минеральной воды для себя. Она была единственным человеком, с которым у него было желание разговаривать. Чилийка была права, его мучило постоянное беспокойство. Он горстями глотал витаминные добавки, так как думал, что, если начнутся проблемы со здоровьем, все полетит к чертям и здание его существования рухнет на землю. Он поставил дом на сигнализацию, поскольку слышал, что в Бруклине, как, впрочем, и в других местах, воруют в любое время, даже днем, а чтобы хакеры не взломали его личную почту, он ввел в компьютер и в сотовый телефон такие сложные пароли, что иногда сам их забывал. Кроме того, он застраховал машину, здоровье, жизнь… в общем, оставалось застраховаться от тяжелых воспоминаний, атаковавших его, стоило нарушить привычную рутину: всякое нарушение порядка приводило его в смятение. Студентам он проповедовал, что порядок есть искусство мыслящих людей, непрерывная борьба с центробежными силами, поскольку естественное развитие всего сущего – это распространение, размножение и хаос; в качестве доказательства достаточно посмотреть на поведение человека, алчность природы и бесконечную сложность вселенной. Чтобы поддерживать хотя бы видимость порядка, он не распускался и контролировал свою жизнь с военной четкостью. Для этого и служили разного рода списки и строгое расписание, так рассмешившие Лусию, когда она их обнаружила. То, что они работали вместе, было плохо, от нее ничего не ускользало.

– Как думаешь, какой будет твоя старость? – спрашивала его Лусия.

– Она уже наступила.

– Да ты что, тебе не хватает еще лет десяти.

– Надеюсь прожить не так долго, это было бы несчастьем. Идеально умереть в полном здравии, в возрасте лет семидесяти пяти, пока тело и разум работают как должно.