Во вторник, 11 сентября 1973 года, военные выступили против правительства. Утром Лена и Лусия услышали мерный гул вертолетов и самолетов, низко летящих над городом; они выглянули в окно и увидели, как по пустынным улицам движутся танки и грузовики. Ни один телевизионный канал не работал; везде была настроечная таблица. По радио они услышали про военный переворот, но что это значит, поняли только через несколько часов, когда возобновилось телевещание на государственном канале и на экране появились четыре генерала в полевой форме на фоне чилийского флага; они объявили об окончании коммунизма на нашей благословенной Родине и о необходимости подчиняться вооруженным формированиям.

Было объявлено военное положение, конгресс распущен на бессрочные каникулы, гражданские права отменены, а доблестные Вооруженные силы восстановили закон и порядок, а также ценности западной христианской цивилизации. Они объяснили, что Сальвадор Альенде собирался привести в действие план, предполагавший расправу над тысячами и тысячами людей, относящихся к оппозиции, то есть устроить беспрецедентный геноцид, но им удалось его опередить и предотвратить это. «А что теперь будет?» – спросила Лусия свою мать; ей было не по себе, бурная радость матери, которая открыла бутылку шампанского, чтобы отпраздновать такое событие, казалась ей плохим предзнаменованием; это означало, что брат Энрике может оказаться в отчаянном положении. «Ничего, дочка, наши солдаты уважают Конституцию, скоро они назначат новые выборы», – ответила Лена, не представляя себе, что пройдет больше шестнадцати лет, прежде чем это произойдет.

Мать и дочь заперлись дома и просидели так два дня, пока не отменили комендантский час, тогда они ненадолго вышли на улицу, чтобы купить продукты. Очередей в магазинах больше не было, на прилавках лежали горы куриц, однако Лена не стала их покупать, ей показалось, это слишком дорого, зато она купила несколько блоков сигарет. «А где вчера были все эти курицы?» – спросила Лусия. «Альенде держал их на своем личном складе», – ответила мать.

Они узнали, что президент погиб во время бомбардировки правительственного дворца, это без конца показывали по телевизору, так что даже надоело; ходили слухи, что по реке Мапочо, протекавшей через весь город, плавали трупы, что в огромных кострах сжигали запрещенные книги и что подозрительных лиц тысячами увозили на военных грузовиках и размещали в сымпровизированных на ходу местах задержания, например на Национальном стадионе, где за несколько дней до этого состязались футбольные команды. Соседи Лусии по кварталу пребывали в эйфории, как и Лена, но ей было страшно. От случайно услышанной фразы у нее сжалось сердце, в этих словах была прямая угроза для ее брата: проклятых коммунистов отправят в концентрационные лагеря и первого, кто начнет протестовать, расстреляют, так же как эти негодяи собирались сделать с нами.

Узнав, что тело Виктора Хары с раздробленными пальцами выбросили на улицу в одном из бедных кварталов, чтобы преподать урок остальным, Лусия проплакала несколько часов. «Это выдумки, дочка, преувеличения. Они уже не знают, что придумать, чтобы оклеветать Вооруженные силы, которые вырвали страну из когтей коммунизма. Как тебе в голову пришло, что такое может произойти в Чили», – говорила ей Лена. По телевизору показывали мультипликационные фильмы и оглашали указы военного правительства, в стране было спокойно. Впервые сомнения охватили Лену, когда она увидела имя своего сына в одном из черных списков, – тех, кто в них фигурировал, призывали явиться в полицейский участок.

Через три недели вооруженные люди в штатском ворвались в дом Лены и, не считая нужным представиться, объявили, что разыскивают ее детей: Энрике – по обвинению в партизанщине и Лусию как сочувствующую.