|
Он почувствовал сердцебиение, представив разноцветные волосы Лусии на своей подушке, ее ботинки на полу около кровати, а ее лицо так близко от своего, что можно было утонуть в ее глазах турецкой принцессы. «Прости меня, Анита», – прошептал он. Он слишком долго был один, он забыл эту щемящую нежность, это ощущение беззащитности внутри, это ускорение тока крови и вдруг нахлынувшее желание. «Это любовь, то, что со мной происходит? Если да, то я не знаю, что делать. Я запутался». Он объяснил свои ощущения усталостью; утренний свет прояснит мозги. Они избавятся от машины и от Кэтрин Браун, попрощаются с Эвелин Ортегой, и Лусия снова станет просто чилийкой, снимающей у него подвал. Но почему то не хотелось, чтобы этот момент наступил, а хотелось, чтобы часы остановились и им с Лусией не нужно было прощаться.
После душа он надел рубашку и брюки, поскольку у него не хватило смелости достать из рюкзака пижаму. Если уж Лусия шутила над тем, что он набрал столько вещей на два дня, она наверняка будет смеяться, увидев, что он взял еще и пижаму. И, если хорошо подумать, будет права. Он вернулся в комнату обновленный, чувствуя, что не сможет заснуть; любое изменение его рутинного бытия вызывало бессонницу, кроме того, ему не хватало антиаллергической подушки эргономичного дизайна. Лучше никогда не упоминать об этой подушке при Лусии, решил он. Оказалось, Лусия занимала на кровати несколько сантиметров, которые оставил ей пес. – Столкни его с постели, Лусия, – сказал он, направляясь к кровати с намерением именно так и поступить. – Ни в коем случае, Ричард. Марсело очень чувствительный, он может обидеться. – Спать рядом с животными опасно. – Для чего? – Для здоровья прежде всего. Кто знает, какие болезни может… – Самое вредное для здоровья – каждую секунду мыть руки, как это делаешь ты. Спокойной ночи, Ричард. – Как хочешь. Спокойной ночи. Через полтора часа Ричард почувствовал первые признаки: тяжесть в желудке и неприятный привкус во рту. Он заперся в ванной и включил все краны на полную мощность, чтобы не было слышно, как у него бурлит в животе. Он открыл окно, чтобы улетучился запах, и занял место на унитазе, дрожа от озноба и проклиная тот час, когда попробовал китайскую еду, и спрашивая себя, как это может быть, что из них троих отравился он один. На лбу у него выступил холодный пот. Через некоторое время в дверь постучала Лусия: – Все в порядке? – Еда была отравлена, – шепотом ответил он. – Я могу войти? – Нет!!! – Открой, Ричард, давай я тебе помогу. – Нет! Нет! – выкрикнул он, собрав последние силы. Лусия попыталась открыть дверь, но он закрыл ее на задвижку. В тот момент он ее ненавидел; он хотел только умереть здесь, перепачканный дерьмом и искусанный блохами, и чтоб он был один, совсем один, без свидетелей этого унижения; чтобы Лусия и Эвелин исчезли, чтобы «лексус» и Кэтрин превратились в дым, чтобы прекратились спазмы в желудке и чтобы разом покончить со всем этим свинством; ему хотелось кричать от бессилия и злости. Лусия заверила его через дверь, что еда была хорошая, ведь они с Эвелин чувствуют себя нормально, у него скоро все пройдет, это все от нервов, и предложила сделать ему чай. Он не ответил, он так замерз, что у него скулы свело. Через десять минут, словно по волшебству, посланному Лусией, его кишки успокоились, он поднялся на ноги, посмотрел в зеркало на свое зеленое лицо и снова долго стоял под горячим душем, чтобы унять судорожную дрожь. Через окно шел холод, пробиравший до костей, но он не решался ни закрыть окно, ни открыть дверь – из за запаха. Он собирался оставаться там как можно дольше, однако понимал, что перспектива провести ночь в ванной нереальна. На подгибающихся ногах и все еще дрожа, он наконец вышел, закрыл за собой дверь и потащился к кровати. |
