Тайбернский холм находился рядом с Мраморной аркой. Как любой лондонец, Велвет знала о нем, но не представляла, какое зрелище ждет ее в реальности. Не думала, что праздные зеваки пляшут и улюлюкают, когда палач набрасывает веревочную петлю на покрытую колпаком голову осужденного. Ей бы не пришло в голову, что можно распевать песни или спокойно глазеть, когда в нескольких футах умирают люди.

Она не предполагала, что здесь можно продавать печеные яблоки. Пожилая женщина пробиралась сквозь толпу, неся в руках оловянную жаровню, заполненную углями, и корзинку яблок на голове.

Велвет всю передернуло – она боролась с приступом тошноты. Порыв ветра унес волну запаха, и она снова выглянула из окошка кареты.

Вдоль повозок расхаживал викарий, читая молитвы тем, кто в них нуждался. Джейсон спокойно ждал своей очереди, не глядя по сторонам, равнодушный к окружающему его столпотворению, словно этой толпы и не существовало. Все, что в этот момент могла сделать Велвет, – это удержать себя, чтобы не броситься к нему и не коснуться его руки в последний раз в жизни.

Она стала искать взглядом Люсьена, уверенная, что он уже здесь, но так и не увидела его. Возможно, это было к лучшему: он вряд ли бы одобрил ее появление здесь.

Велвет снова посмотрела на высокую фигуру своего мужа. Какое-то движение в веренице экипажей, стоящих вдоль дороги к вершине холма, привлекло ее внимание. Велвет узнала родовой герб Карлайлов – большие золотые буквы, сверкнувшие на дверце кареты. Даже на расстоянии она услышала смех Эвери и крики попрошаек, столпившихся вокруг него.

Волна гнева захлестнула ее. Ярость быстрее погнала кровь по жилам, разбила оцепенение, в котором она пребывала, впервые за много дней вдохнула жизнь в ее тело. Эвери тоже был здесь. Он пришел полюбоваться на то, как будут вешать его брата. Ярость застилала ей взор, и она видела только безжалостного негодяя герцога, человека, который сейчас убивал ее мужа.

Велвет нащупала изящную серебряную ручку на дверце кареты, повернула ее, открыла дверцу и принялась спускаться по узеньким железным ступенькам.

Повозка неторопливо покачивалась, лениво поднимаясь к вершине холма. До Джейсона едва доносилось побрякивание тяжелых железных цепей, которыми он был прикован за ногу к деревянной перекладине повозки. Руки его тоже были связаны. Из-под веревки, глубоко врезавшейся в кожу запястий, проступали капельки крови.

Джейсон не обращал внимания на боль. Он был готов к ней. Но он хотел, чтобы его смерть не омрачалась таким сожалением, была бы исполнена примирения с судьбой. Но трудно уходить из этого мира, оставляя неотмщенной смерть отца, трудно оставлять в нем Велвет. Она нуждалась в нем так же, как и он в ней.

Теперь он понимал это; к сожалению, понимание пришло слишком поздно.

Сопровождавший его стражник отомкнул замок цепи:

– Пошевеливайся, парень. Ты же следующий, не видишь, что ли.

Несмотря на понукания стража, шаги его остались неторопливыми, он двигался со своим обычным достоинством, сохранив его даже в оковах. И все же оказался у подножия эшафота чересчур быстро. На минуту остановившись, Джейсон глубоко вздохнул и начал долгий подъем по лестнице на эшафот.

Сердце Велвет рвалось из груди, кровь бурлила в венах. Она начала пробираться вперед, страстно желая, чтобы у нее сейчас в руках оказалось оружие: ею двигала одна только ярость, овладевающая ею тем полнее, чем ближе становился момент казни мужа.

Она почти подобралась к четырем серым псам, стоявшим у кареты и фыркающим при виде беснующейся шумной толпы, когда похожая на птичью лапу рука сжала ей запястье.