Соклей все прекрасно понял и добавил:

— Я дам тебе потом пару оболов.

Он не должен был так поступать, ведь она была рабыней его семьи.

— Хорошо, — повторила Фракийка, но на этот раз другим тоном. — А может, лучше три?

«Рабы — корыстные создания, — подумал Соклей. — Но, с другой стороны, они и должны быть такими».

— Может быть, — ответил он.

Фракийка подождала хозяина на верху лестницы; они вместе спустились к нему в комнату, и Соклей плотно закрыл дверь.

— Давай, — говорил Менедем, шагая рядом с Соклеем к гимнасию, находящемуся в юго-западной части Родоса, недалеко от стадиона и храма Аполлона. — Это пойдет тебе на пользу. Мы слишком долго там не бывали.

Двоюродный брат сопровождал его с явной неохотой.

— На самом деле ты имеешь в виду: это пойдет на пользу тебе, ведь ты всем продемонстрируешь, что способен обойти меня в беге и победить в борьбе. Можешь не утруждать себя доказательствами. Мы оба знаем, чем все закончится.

— Дело не в этом, — сказал Менедем — что было отчасти правдой, — а в том, что настоящий эллин не позволяет себе обрюзгнуть.

— Я могу припомнить много случаев, когда ты поступаешь не так, как приличествует настоящему эллину, — ядовито проговорил Соклей. — Почему мне надо быть более разборчивым?

Менедем не стал возражать, поскольку не мог придумать на это подходящего возражения.

— Пошли, — вместо этого повторил он и добавил: — Какой смысл теперь возвращаться?! Смотри, уже видны амфитеатр и южная стена за ним.

— А если я вернусь домой, я смогу увидеть храм Деметры, — ответил Соклей. — Ты притащил меня сюда, чтобы любоваться видами? Я вообще-то не возражаю. А вот насчет похода в гимнасий — другое дело.

— Перестань ныть, — сказал Менедем, начиная терять терпение. — Выбор за тобой. Ты можешь либо стать сутулым и дряблым, как сапожник, целыми днями торчащий на своей скамье, или как варвар, которому плевать, как он выглядит, — ведь он никогда не раздевается, — а можешь по мере сил попытаться быть образцом добродетели.

— Меня значительно больше заботит то, что я делаю, чем то, как я выгляжу, — парировал Соклей.

Несмотря на свое ворчание, он последовал за Менедемом в гимнасий.

Братья сняли хитоны — будучи моряками, оба не носили сандалий — и дали смотрителю пару оболов, чтобы тот посторожил их одежду, пока они будут упражняться.

Несколько человек из бегавших сейчас по дорожке или боровшихся в посыпанных песком ямах явно не посещали гимнасий регулярно. А вот другие…

Менедем показал брату на одного из них.

— Вон хорошенький мальчик, лет четырнадцати или пятнадцати, достаточно красивый, чтобы его имя царапали на стенах.

Когда Менедем был в возрасте этого мальчика, его имя писали на очень многих стенах. Тут он вспомнил — слишком поздно, — что двоюродный брат, в отличие от него, успехом никогда не пользовался.

Однако Соклей сказал только:

— Да, и он это знает, верно? Если мальчишка будет задирать нос еще выше, у него сведет шею.

— Когда ты так выглядишь, простительно слегка важничать, — ответил Менедем.

Соклей лишь фыркнул.

Они пробежали несколько коротких дистанций, чтобы размяться. Менедем выжимал из себя полную скорость и наслаждался ветерком, ласкающим кожу, и травой, развевающейся на обочине дорожки. Ему было приятно также оставлять Соклея позади, слыша, как спустя некоторое время после старта тот потихоньку затихает у него за спиной.