Створка ворот начала поворачиваться на петлях. Мелькнули выпученные голубые глаза на фоне огненной бороды.

– Куда ж...

Прогрохотали бревна моста.

– Прощай, дядя Хагон!..

И еще четырежды дробот копыт потряс мост у Восточных ворот. «Четыре и один – есть такая игра... Сыграем?»

Дорога уводила в лес, в решетчатую тень платанов и дубов, покрывавшихся яркой молодой листвой. Ладно, прикроем Инграду. Олег осадил жеребца, спрыгнул с него и крикнул:

– Гони!

– А ты?!

– Быстро отсюда!

Мухортый ускакал, но лишь стих стук его копыт, как послышался частый перетоп преследователей. Четверо с мечами и копьями наперевес мчались по разбитой дороге, лихо гикая и горяча коней. Сухов, у них на виду, воткнул меч в землю, стянул душную рясу и вернул в руку клинок. Четыре ездеца, мня себя Святыми Георгиями, поражающими Змия, наехали на Олега Вещего. Сухов перечеркнул лезвием меча подпругу справа, лишь оцарапав коня. Тот всхрапнул и дернулся. Всадник, закидывая ноги, грохнулся оземь вместе с седлом.

Обратным движением меча Олег перерубил бьющее копье и распорол копейщику ногу до колена. Еще двое спешились и, выхватив мечи, бросились на спасителя отродья сатанинского.

Чужой меч – старая спата – был Вещему не по руке, но другого у него не было. Хоть такой есть...

Двое с клинками наседали – огромные, сильные, злые. Один черевист и перегибист, другой – пухл и румян. Мах. Мах. Высверк. Удар. Отбив. Мах. Высверк.

Спата ударила по мечу пухлого у основания рукояти – клинок усвистал в дорожную грязь, а хозяин отправился за оружием, мешая слякоть с кровью из разрубленного плеча. Черевистый стал осторожнее. Бежать ему не позволяла гордость, а победить... да он уже и не надеялся на победу. Но и Олег притомился скакать, махать да уворачиваться. Движения его теряли четкость и отточенность, быстрота затягивалась на сотые, на десятые, на целые...

И вдруг черевистый застыл на взмахе. Уронил меч. Упал в грязь и завыл от боли. Разбредшиеся кони шарахнулись. Отпыхиваясь, Олег поднял голову и увидел Инграду, сосредоточенно глядевшую на линчевателя. Девушка стояла спокойно, но окаменевшие мышцы шеи и напрягшиеся плечики выражали ее усилия. Черевистый, ворочавшийся в грязи, смертельно побледнел и обмяк, злобно постанывая сквозь стиснутые зубы и вращая белками глаз.

– Я так и знал, что ты не удержишься... – устало сказал Сухов. – Едем отсюда! Садись на мухортого, а я этого возьму.

Он поймал белого коня, запутавшегося поводьями в ветках, успокоил животное и влез в седло. И куда теперь? Словно прочитав его мысли, Инграда сказала:

– Тут недалеко, через лес, стоит хижина моего деда. Едем туда! Дедушка умер, теперь это единственный мой дом...

Олег кивнул и поворотил коня в чащу леса.

В самых дебрях, под могучими вязами, врастала в землю покосившаяся изба из громадных бревен, окруженная почерневшим частоколом.

– Здесь мы и жили, пока в город не переехали, – рассказывала Инграда, урывом отворяя скрипучие ворота. Олег, держа в поводу мухортого, заехал во двор.

– Как тут все заросло... – вздохнула девушка. Она притянула створку и задвинула засов. Распрягши жеребцов, Олег пустил их пастись – кому-кому, а этим есть чем подкрепиться. Травы повылазило – страсть...

Углядев огромную, вросшую в землю деревянную бочку с водою, Олег сбросил с себя кожаную котту-чехол, полупудовую кольчугу и потную рубаху. С наслаждением обмакнул лицо в воду. Надо же – теплая! Ухая, Олег окатил спину, омыл плечи, тщательно протер шею. Сквозь плеск воды он слышал фырканье лошадей, хрупающих сочную травку, теньканье лесной пичуги. Потом послышался льняной шорох, и белая рубаха-шэнс легла ему на мокрую спину.