Это было возмутительно настолько, что Люське захотелось ее убить.
— В общем, — Леля махнула рукой, — ничего из моей затеи не вышло, Дима меня к себе в ванную даже не пустил, заперся. Может, подозревал, что у меня на уме… Я обиделась и ушла домой, даже не стала у него душ принимать. Вот, теперь покаялась — и камень с души упал! — она снова легко и беззаботно рассмеялась, словно колокольчик зазвенел, но вдруг осеклась, заметив помертвевшее Люськино лицо.
— А что ты на меня так странно смотришь? — спросила она, будто ждала, что после всех ее откровений Люська бросится ей на шею, орошая светлыми слезами всепрощения.
— Ты мне сломала жизнь, — тихо и внятно произнесла Люська. Леля выкатила на нее глаза.
— В каком смысле? Я же извинилась…
— Ты мне сломала жизнь, — повторила Люська и, не сказав больше ни слова, развернулась и вышла из туалета, забыв, зачем сюда приходила. Леля еще успела обиженно крикнуть ей в спину: «А я-то тут при чем?.. Вы с Димой расстались не из-за меня, я же не виновата, что ребенок не выжил!..» Но Люська больше не слышала ничего и не воспринимала. Она шла на автопилоте и уговаривала себя только об одном — сдержаться и не устроить истерику прямо здесь, в аэропорту. Она доберется с Алесей до дома, а там… там можно будет выдернуть из груди этот стальной штырь, который сейчас мешал ей вдохнуть полной грудью и отдаться эмоциям.
«Домой… домой… домой…» — повторяла Люська, как мантру. Там ей станет легче. Там не нужно будет держать лицо.
…Всю ночь она проплакала. Прерывалась лишь на то, чтобы покормить проснувшуюся Алесю, а затем снова укладывала ее в кровать и уходила реветь в другую комнату, чтобы не тревожить дочку. Слезам не было видно конца, Люська даже перестала их вытирать, они все лились и лились рекой, да что там рекой — Ниагарским водопадом, как минимум!.. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Да, у нее ребенок, и, по сути, отныне она никогда не будет одна. Но это было одиночество иного толка. Она окончательно осознала, что уже ничего нельзя вернуть. Напрасно она обвинила в своих проблемах дурищу Лелю — та действительно не виновата в том, что Люська своими руками сломала себе жизнь. «Не верь глазам своим» — вот о чем надо было помнить, нужно было поговорить с Димой, и все надуманные проблемы рассыпались бы в прах за секунду. А она поспешила — и все бесповоротно испортила. Леля, конечно, отъявленная стерва, ну а Люська в таком случае — просто безмозглая овца. Обрубила все концы, а теперь страдает… И не вернуться к Диме уже. Стыдно, больно, невозможно. Но винить в этом некого кроме себя самой.
За окном стал заниматься тусклый октябрьский рассвет. Люська поняла, что ночь закончилась. Она не спала ни минуты, а впереди — длинный утомительный день, один на один с грудным младенцем, и в этой квартире больше нет никого, кто мог бы ей помочь…
Внезапно она разозлилась на себя и резко встряхнула растрепавшимися волосами.
— Прекрати! — сказала она вслух. — Хватит. От того, что ты ноешь и жалеешь себя, толку все равно не будет. Прими как данность то, что имеешь. Все близкие, слава Богу, живы и здоровы. У тебя дочь. А теперь у тебя появилось еще и ДЕЛО…
Под «делом» она имела в виду подписание договора с издательством «Ант». Люська не собиралась останавливаться на достигнутом. У нее выйдет две книги, но ей нужно писать еще и еще. У нее есть к этому и способности, и, главное — желание. Нужно быть полной дурой, чтобы прохлопать ушами возможность состояться, сделать себе имя на литературном поприще. К слову, об имени — Люська твердо решила, что будет издаваться под псевдонимом. |