– Я должна идти, – сказала я. – До свидания.

– До свидания. Мне бы хотелось…

Но я, не дав ему времени выказать, чего ему хотелось бы, бросилась прочь.

Я много думаю о нем. Мне показалось, что он был очень искренним, когда просил не говорить о нашей встрече мачехе.

Мне тогда подумалось: «Она не хочет, чтобы он мне докучал. Она действительно пытается меня защитить».

Это стало причиной моей очередной попытки заставить себя проникнуться к ней приязнью.

Я была рада, когда наше пребывание в Бате подошло к концу.

Почти сразу после возвращения у отца случился приступ… Немного более сильный, чем раньше. Мачеха хотела вызвать доктора, но отец отказался, посчитав, что в этом нет необходимости. Ему уже раньше говорили, что приступы вызваны перенапряжением, и поездка в Бат оказалась для него слишком тяжелой.

Она все же пригласила врача, но уже после того, как отец немного поправился. Объяснила, что волнуется и хочет, чтобы его осмотрел медик, и, чтобы угодить ей, он согласился.

Помимо поездки в Бат и встречи с мистером Фезерстоуном, не случилось ничего такого, что стоило бы записывать, и я думаю, что поэтому до сегодняшнего дня не вспоминала о дневнике.

И вот я сижу здесь, кусаю кончик пера и вспоминаю. Не упустила ли я чего-либо важного? События нужно записывать, когда они происходят. Это единственный способ сохранить истину. Но, оглядываясь назад, я не вижу ничего сколько-нибудь серьезного, чего бы я не вспомнила.

Еще один долгий пропуск. Из меня явно вышел бы плохой летописец. Наверное, моя жизнь настолько однообразна, что я вспоминаю о дневнике, только если случается что-нибудь необычное.

На этот раз кое-что случилось. Сегодня мачеха рассказала нам про Фредди.

Я обратила внимание на то, что она в последнее время чем-то озабочена. Отец тоже это заметил.

– Ты не думаешь, что твоя мачеха нездорова?

Он был действительно взволнован.

– Почему вы спрашиваете, отец? – спросила я.

– Она, кажется… немного встревожена.

Я призналась, что обратила на это внимание.

– Я ее спрашивал, но она говорит, что здорова.

– Может быть, нам это показалось.

Очевидно, не показалось, потому что сегодня все стало известно.

Я пила с ними чай. Отец любит это. Ему нужно постоянное подтверждение того, что я не испытываю к мачехе неприязни. Я слышала, как он рассказывал людям, что у нас прекрасные отношении. «Это лучшее, что могло произойти для Анны Алисы и для меня», – повторял он.

Он обманывает себя, и, поскольку я не хочу его разочаровывать, когда он говорит подобное в моем присутствии, я просто молча улыбаюсь.

Интересно, почему она решила заговорить об этом при мне? Я уже так давно ее знаю и все равно продолжаю относиться к ней с предубеждением и иногда стараюсь найти этому причину, которой попросту не существует.

И вот, совершенно неожиданно, разлив чай, когда я передала отцу его чашку и взяла свою, она выпалила:

– Я хочу вам кое-что сказать.

– Ага! – воскликнул отец. – Значит, все-таки что-то есть!

– Я думаю об этом… уже довольно долго.

– Дорогая, нужно было рассказать мне.

– Я не хотела беспокоить тебя своими заботами.

– Лоис! Как ты можешь такое говорить! Ты же знаешь, я здесь для того, чтобы оградить тебя от забот. Когда я вспоминаю, как ты ухаживала за мной…

– Ах, это, – сказала она. – Это другое. То был мой долг, и я делала это потому, что мне этого хотелось больше всего на свете.