|
Поклон, легкое движение головы; она забралась на свое место на возвышении, позади конторки, имея там наверху такой бестелесный и нереальный вид, что, не будь пакета, заявил Дэвидсон, он подумал бы, что видел все происшедшее между ними во сне. Чтобы удалить китайца, он потребовал еще какой-то прохладительный напиток и, схватив лежавший рядом с ним на стуле пакет, быстро сунул его под конторку к ногам госпожи Шомберг, прошептав просто: «Это ваше». Вот и все; остальное было ее личным делом. Впрочем, на большее не хватило бы и времени. Дэвидсон едва успел вернуться к своему месту, как вошел Шомберг. Он притворно зевал, бросая вокруг себя недоверчивые, злобные взгляды. Невозмутимое спокойствие Дэвидсона чудесным образом помогло ему; разумеется, трактирщик был бесконечно далек от подозрения, что между его женой и этим клиентом могли существовать какие бы то ни было отношения.
Что касается госпожи Шомберг, то она сидела на месте, словно идол. Дэвидсон был поражен и восхищен. Теперь он был уверен, что она в течение многих лет намеренно принимала та кой вид. Она даже никогда не моргала глазами. Это было нечто невероятное. Это открытие наполнило его чем-то похожим на ужас; мысль о том, что он знает истинную госпожу Шомберг лучше, чем кто-либо на Островах, не исключая и самого Шомберга, вызывала в нем удивление, от которого он не мог прийти в себя. Эта женщина была неисчерпаемым кладезем притворст ва. Немудрено выкрасть девушку из-под носа двух мужчин, имея на своей стороне такого сообщника. Удивительнее всего было все-таки то, что Гейст оказался замешанным в бабьи дела. В течение многих лет жизнь его протекала у нас на виду, и ни в одной жизни не могло быть так мало женского элемента. Если бы он не угощал при случае не хуже, чем всякий другой, этот созерцатель казался бы совершенно отрешившимся от земных дел и страстей. Самая вежливость его манер, шутливые оттенки его голоса делали его каким-то особенным. Его представляли себе легко порхающим, словно перо в атмосфере труда, созданной дыханием наших уст. По этой-то причине этот созерцатель привлекал к себе внимание, как только входил в соприкосновение с реальным миром. Во-первых, дело Моррисона, это таинственное товарищество; потом сенсационное Тропическое Угольное Акционерное Общество, где, правда, смешивались различного рода интересы, — дело в полном смысле слова; наконец, совсем недавно — это похищение, неприличное проявление индивидуальности, наиболее крупный, поразительный и интересный из сюрпризов. Дэвидсон говорил, что толки уже затихали и история была бы позабыта, если бы этот болван Шомберг не продолжал публично скрежетать зубами. Нас все же раздражало, что Дэвидсон не мог нам ничего рассказать о девушке. Красива ли она? Он не знал этого. Он провел целый день в гостинице Шомберга с единственной надеждой что-нибудь узнать. Но история начинала утрачивать свою пикантность. За столиками на веранде обсуждались другие, более свежие происшествия, а Дэвидсон не хотел задавать прямых вопросов. Он спокойно сидел тут, довольный тем, что на него не обращают внимания, и полагаясь на судьбу, чтобы узнать нечто большее. Меня бы не удивило, если бы добряк задремал. Трудно представить себе все спокойствие Дэвидсона. Вскоре расхаживавший поблизости Шомберг присоединился к компании у соседнего столика. — Такие люди, как этот швед, господа, представляют собою общественную опасность, — начал он, — я помню его уже несколько лет. Оставим в стороне его шпионскую деятельность. Да, да, разве он сам не говорил, что находится в поисках необычайных фактов? Что же это такое, если не шпионство? Он пыслеживал дела всех решительно. А капитана Моррисона, на которого он наложил руку, он выжал как апельсин, до последней капли, и погнал его умирать в Европу. Всем известно, что у капитана Моррисона были слабые легкие. Он его сначала ограбил, а потом убил! Я не боюсь слов. После этого он придумал то жульничество с тропическим углем. |
