Мы пришли сюда перекусить – вот что мы здесь делаем. Я трясу головой. Вспоминаю короткое затмение, случившееся несколько дней назад, когда я не мог вспомнить имени Люси. Пугающая мысль пронзает меня – новый симптом? Или это уже психоз на нервной почве?
Мы делаем заказ, официант уходит, и тут Джун нарушает молчание. Золотые искорки в ее глазах сверкают в оранжевом сиянии лампы.
– Почему ты мне не сказал? – спрашивает она.
Я держу руки у светильника, наслаждаюсь теплом.
– А толку?
Джун хмурится, и только тут я замечаю: ее глаза – они вроде как опухли, словно она плакала. Она качает головой, глядя на меня:
– Весь город только о тебе и говорит. Кто-то видел, как тебя вынесли из квартиры на носилках тридцать четыре часа назад, а один зевака слышал, как медики обсуждали твое состояние.
Я вздыхаю и поднимаю руки, признавая поражение:
– Знаешь, если из-за меня бог весть почему вспыхивают беспорядки и доставляют неприятности Андену, могу ему только посочувствовать. Мне сказали не болтать о своем диагнозе, и я не болтал по мере возможностей. Уверен, наш блистательный Президент как-нибудь успокоит народ.
– Дэй, должен быть выход, – говорит Джун, кусая губы. – Твои врачи…
– Они делают все, что в их силах. – Я морщусь от болезненного укола в затылок – словно по заказу. – Я уже прошел три курса экспериментального лечения. Процесс медленный и мучительный.
Пересказываю Джун слова доктора о необычной инфекции моего гиппокампа; упоминаю лекарства, которые ослабляли меня, выкачивали силы из моего тела.
– Можешь мне поверить: они опробуют все методы.
– Сколько времени у тебя осталось? – шепотом спрашивает она.
Я молчу, делаю вид, что залюбовался светильником. Не знаю, следует ли говорить ей.
Джун подается все ближе и ближе, пока ее плечо не упирается мягко в мое.
– Сколько времени у тебя осталось? – повторяет она. – Пожалуйста, Дэй. Надеюсь, я все еще небезразлична тебе и ты не станешь меня обманывать.
Я смотрю на нее, медленно поддаваясь – как и всегда прежде – ее притяжению. Не вынуждай меня, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом: произнесенное вслух – уже правда. Но у Джун такой печальный и испуганный вид, что я решаюсь. Делаю глубокий вдох, провожу рукой по волосам и опускаю голову.
– Сказали, месяц, – шепчу я. – Может, два. Посоветовали привести в порядок дела.
Джун закрывает глаза, – кажется, она чуть пошатывается.
– Два месяца, – рассеянно произносит она.
По мучительному выражению ее лица я понимаю, что был абсолютно прав, когда не хотел ей говорить.
Повисает новая душераздирающая пауза, но наконец Джун выходит из оцепенения и вытаскивает из кармана какую-то вещицу – маленькую, металлическую.
– Хотела подарить его тебе, – говорит она.
Недоуменно смотрю на колечко из скрепок: тоненькие проволочки изящно сплетены в окружность – похожее колечко я смастерил для нее когда-то. Широко раскрыв глаза, я перевожу взгляд на ее лицо. Джун ничего не говорит, опустив взгляд, она помогает мне надеть колечко на безымянный палец правой руки.
– У меня было мало времени, – бормочет она.
Удивленно трогаю колечко. Нервы натянуты, эмоции захлестывают меня.
– Извини…
И это все, что я могу сказать в ответ на ее подарок? На некоторое время я замолкаю, пытаясь придать делу не такой безнадежный оборот.
– Говорят, шанс пока есть. Вскоре они испробуют еще один метод.
– Когда-то ты рассказывал мне, почему выбрал для улицы прозвище Дэй, – уверенно произносит Джун. |