|
Лу-Энн открыла глаза и вздохнула. Что-то было не так. По-видимому, сегодня — именно сегодня — мать будет недоступна. Встав, Лу-Энн уже собралась уходить, когда ее захлестнуло чувство, не похожее на все, что она испытывала прежде. Ее взгляд помимо воли устремился в другую часть кладбища, на другой участок, расположенный ярдах в пятистах. Что-то неудержимо потянуло Лу-Энн туда, и она сразу же поняла, что это такое. Ноги сами повели ее по узкой петляющей дорожке, вымощенной асфальтом. Широко раскрыв глаза, она крепче прижала Лизу к груди, словно в противном случае малышку выхватила бы у нее какая-то невидимая сила, неудержимо влекущая ее в свой эпицентр. Лу-Энн показалось, что по мере того, как она приближается к месту, небо окутывается зловещим мраком. Шум газонокосилки затих, машины больше не ездили по шоссе. Единственным звуком остался свист ветра над травой, среди изъеденных непогодой обителей мертвых.
С волосами, растрепанными ветром, Лу-Энн наконец остановилась и опустила взгляд. Бронзовое надгробие было выполнено в том же стиле, что и надгробие матери, и фамилия была та же самая: Бенджамин Герберт Тайлер. Лу-Энн не была здесь после смерти отца. Во время его похорон она крепко сжимала руку матери; обе они не испытывали ни капли скорби, однако вынуждены были изображать подобающие чувства перед многочисленными друзьями и родственниками покойного. Странно устроен наш мир: Бенни Тайлер пользовался бесконечной любовью практических всех, кроме своей собственной семьи, потому что был щедрым и любезным со всеми, кроме семьи. Увидев полное имя отца, высеченное на металле, Лу-Энн почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Казалось, эти буквы были выведены на табличке, висящей на двери кабинета, и ей предстояло встретиться с самим обладателем этого имени. Лу-Энн непроизвольно попятилась от прямоугольника просевшей земли, стремясь бежать от грубых слов, казалось, проникавших все глубже в сердце с каждым шагом, приближавшим ее к останкам отца. Но тут ее захлестнуло то самое мощное чувство, которое она тщетно ждала у могилы матери. Подумать только, где это произошло! Лу-Энн буквально увидела прозрачную вуаль, витающую над отцовским надгробием подобно паутине, гонимой ветром. Женщина развернулась и бросилась бежать. Даже с Лизой на руках, она выдала такой спринт, что многие олимпийские чемпионы ощетинились бы от зависти. Не замедляясь, прижимая малышку к груди, Лу-Энн на бегу подхватила переноску и выскочила из ворот кладбища. Она не зажмуривалась, как птенчик. И даже не особо прислушивалась. Однако голос Бенни Тайлера поднялся из непостижимых глубин и безжалостно проник в нежные слуховые каналы его единственной дочери. «Бери деньги, девочка моя! Папа говорит, возьми их и пошли всех и вся к черту! Послушай меня. Воспользуйся теми зачатками мозгов, что у тебя есть. После того как уходит тело, не остается ничего. Абсолютно ничего! Разве я когда-нибудь лгал тебе, куколка моя? Бери деньги, черт возьми, бери их, глупая сучка! Папа тебя любит. Сделай это ради своего папочки. Ты же знаешь, что сама этого хочешь!» Работник с газонокосилкой проводил взглядом бегущую с ребенком на руках женщину. Небо над головой было таким девственно-голубым, что прямо-таки просилось на фотографию. Движение на шоссе заметно увеличилось. Все звуки жизни, необъяснимым образом исчезнувшие для Лу-Энн на эти несколько мгновений, вернулись снова. Работник перевел взгляд на могилу, от которой убежала Лу-Энн. «Некоторым на кладбище мерещится всякая чертовщина, — рассудил он, — даже средь бела дня». И продолжил подстригать траву. Лу-Энн уже скрылась из виду.
Ветер гнал мать и дочь по длинной грунтовой дороге. Пробивающееся сквозь листву солнце нещадно пекло, и лицо Лу-Энн стало мокрым от пота; ее длинные ноги пожирали расстояние шагами, с одной стороны, похожими на машину в своей размеренности, с другой стороны, обладающими восхитительной грацией животного. |
