Если ночи Халли были довольно тревожными, то дни он проводил очень приятно, и все тревоги разлетались прочь. Впервые в жизни, сколько себя помнил, он мог делать все, что захочет. Никто им не командовал, никто его не лупил. Родители с их неодобрительными взглядами были далеко. Не приходилось выполнять грязную и скучную работу в доме или в поле.

Вместо этого он валялся в траве и думал о великих деяниях — о тех, что свершил Свейн в далеком прошлом, и о тех, которые намеревался когда-нибудь свершить он сам.

Пока овцы мирно щипали травку, Халли смотрел вниз с горы, разглядывая буро-зеленые прямоугольники Свейновых полей, уходящие вдаль, к середине долины, где он никогда не бывал. Он знал, что там течет река и вдоль нее тянется большая дорога, ведущая на восток, к водопадам, и дальше, к морю. По ту сторону реки круто вздымались поросшие лесом склоны. Это уже были земли Дома Рюрика. Иногда над кронами далеких деревьев был виден дым из его труб. Хребет Рюрика, как и Свейнов, был увенчан курганами, а за ними тянулись серые склоны и белые пики гор, часть великой стены, которая сплошным кольцом окружала долину с севера, запада и юга.

Давным-давно великий Свейн обошел ее всю, из конца в конец. С мечом в руке странствовал он от Высоких Камней до моря, сражался с троввами, убивал разбойников, добывал себе славу… Каждое утро Халли смотрел в сторону восходящего солнца, на зубчатый силуэт Отрога, гранитной гряды, скрывающей от глаз нижнюю часть долины. Когда-нибудь он тоже отправится туда, за Отрог, вниз по ущелью, в поисках приключений, так же как Свейн.

Ну а пока что ему надлежало заботиться об овцах.

Против овец выносливой горной породы, с черными мордами и жесткой шерстью, Халли ничего не имел. По большей части они отлично заботились о себе сами, и хлопот с ними было не много. Как-то раз годовалый барашек свалился в расщелину между двумя валунами, пришлось его оттуда вытаскивать. В другой раз ярка сломала себе ногу, упав с утеса, — Халли соорудил ей грубые лубки из палки и полосы, оторванной от собственной туники, и отпустил ее хромать дальше. Но провести в их обществе несколько недель — это было уже чересчур, и мало-помалу Халли начал уставать от своих обязанностей. Все больше и больше времени он проводил, глядя наверх, в сторону курганов.

Никто из тех, кого он знал, ни разу не видел живого тровва. Никто не мог ему ничего про них рассказать. Много ли их? Что они едят теперь, когда люди им не по зубам? Как выглядит пустошь, что лежит там, за гребнем? Можно ли увидеть там норы троввов и кости их прежних жертв?

Вопросов у Халли возникало множество, но приблизиться к курганам ему и в голову не приходило.

На краю пастбища часть стены обрушилась — вероятно, от прошлогодних зимних бурь. Камни, из которых она была некогда сложена, лежали россыпью в высокой траве. Придя на пастбище, Халли подумал, что, наверное, надо бы ее отстроить, и даже взялся было за это дело, но быстро обнаружил, что работа эта тяжкая и изнурительная. Он вскоре ее забросил, тем более что овцы в тот конец луга как-то и не ходили, и мальчик вскоре забыл о проломе.

Шли недели. В один прекрасный день, когда деревья в долине далеко внизу уже начали буреть и желтеть, Халли пробудился от послеобеденного сна и обнаружил, что стадо, по какому-то овечьему капризу, впервые за все это время перекочевало на дальний конец луга. Не менее восьми овец забрели в пролом и теперь щипали траву по ту сторону стены.

Халли раздосадованно ахнул, схватил свой посох и побежал на другой конец луга. Крича и размахивая руками, он сумел отогнать основную часть стада подальше от пролома. Одна из заблудившихся овец перескочила через камни и побежала следом за остальными. Однако другие семь продолжали пастись на той стороне.

Халли вернулся к пролому и, сделав охранительный знак, которому научился от Эйольва, перелез через груду камней и очутился на запретном склоне.