Илья Варшавский. Побег
– Раз, два, взяли! Раз, два, взяли! Нехитрое приспособление – доска, две веревки, и вот уже тяжелая глыба породы погружена в тележку. – Пошел! Груз не больше обычного, но маленький человечек в полосатой одежде, навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с места. – Пошел! Один из арестантов пытается помочь плечом. Поздно! Подходит надсмотрщик. – Что случилось? – Ничего. – Давай, пошел! Человечек снова пытается рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильного напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой. Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ. – Покажи руку. Протянутая ладонь в крови. – Так… Повернись. На спине арестантской куртки – клеймо, надсмотрщик срисовывает его в блокнот. – К врачу! Другой заключенный занимает место больного. – Пошел! – Это относится в равной мере к обоим – к тому, кто отныне будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен Тележка трогается с места. – Простите, начальник, нельзя ли… – Я сказал, к врачу! Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись в блокноте: треугольникквадрат 15/13264. Что ж, все понятно. Треугольник – дезертирство, квадрат – пожизненное заключение, пятнадцатый барак, заключенный тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре. Пожизненное заключение. Все правильно, только для этого вот, видно, оно уже приходит к концу. Хлопковые поля. – Раз, два, взяли!
x x x
Сверкающий полированный металл, стекло, рассеянный свет люминесцентных ламп, какая‑то особая, чувствующаяся на ощупь, стерильная чистота. Серые, чуть усталые глаза человека в белом халате внимательно глядят из‑за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень ценится человеческая жизнь. Еще бы! Каждый заключенный, прежде чем его душа предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить свою вину перед теми, кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за гегемонию родной планеты. Родине нужен уран. На каждого заключенного дано задание, поэтому его жизнь котируется наравне с драгоценной рудой. К сожалению, тут такой случай… – Одевайся! Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело. – Стань сюда! Легкий нажим на педаль, и сакраментальное клеймо перечеркнуто красным крестом. Отныне заключенный треугольникквадрат 15/13264 вновь может именоваться Арпом Зумби. Естественное проявление гуманности по отношению к тем, кому предстоит труд на хлопковых полях. Хлопковые поля. О них никто толком ничего не знает, кроме того, что оттуда не возвращаются. Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги климате человеческое тело за двадцать дней превращается в сухой хворост, отличное топливо для печей крематория. – Вот освобождение от работы. Иди. Арп Зумби предъявляет освобождение часовому у дверей барака, и его охватывает привычный запах карболки. Барак похож на общественную уборную. Густой запах карболки и кафель. Однообразие белых стен нарушается только большим плакатом: «За побег – смерть под пыткой». Еще одно свидетельство того, как здесь ценится человеческая жизнь; отнимать ее нужно тоже с наибольшим эффектом. У одной из стен нечто вроде огромных сот спальные места, разгороженные на отдельные ячейки. Удобно и гигиенично. На белом пластике видно малейшее пятнышко. Ячейки же не для комфорта. Тут каторга, а не санаторий, как любит говорить голос, который проводит ежедневную психологическую зарядку. Деление на соты исключает возможность общаться между собой ночью, когда бдительность охраны несколько ослабевает. |
