Сон напоминал смерть. Турецкий очнулся, когда взошедшее солнце заглянуло в окно, и солнечный зайчик принялся протирать дырку в глазу. Он в ужасе подпрыгнул, глянул на часы. Мать честная — начало десятого! Чертыхаясь, начал стряхивать с себя солому. Проснулась Валюша, уставилась на него испуганными глазами.
— Все в порядке, Турецкий? Ты чего такой взъерошенный? Сон приснился беспокойный?
— Проспали мы с тобой, Валюша, как хорьки, проспали…
— И это все? — она смотрела на него с искренним недоумением.
— Неужели этого мало? — он всплеснул руками. — Чего тебе еще не хватает для полной паники?
— Мне кажется, я слышу шум мотора… — она подняла голову, вытянула шею. — Этого достаточно для полной паники?
Турецкий похолодел. У девчонки слух оказался острее, чем у него…
По деревне проехала машина. За машиной — еще одна. Первая отправилась дальше, вторая остановилась. Турецкий прижал Валюшу к полу — как видно, перестарался, она запищала, как кошка, которой отдавили лапу. Извинился взглядом, подполз к окошку. Сторона сеновала выходила на овраг, заросший бурьяном. Он метнулся к другому окну. Отсюда просматривался двор, утонувший в грязи, одинокая курица, гадающая, стоит ли лезть через ограду на чужие владения. За хрупким палисадником виднелся фрагмент вставшей посреди дороги «Нивы». Обросший грязью капот, кусочек лобового стекла. Хлопнули двери, объявились двое мужчин. Личности безвестные — видно, в рядах противника за ночь произошла частичная ротация кадров. Поджарые, молодые, наглые, невыспавшиеся — чертовски опасные. То, что парни охотно посещают спортзал, было видно невооруженным взглядом. Под ветровками вполне хватало места, чтобы разместить «личное стрелковое оружие». Интересно, пронеслась невольная мысль, эти парни тоже работают в милиции, или представляют здешний криминалитет, мобилизованный господином Короленко? Парни закурили, осмотрелись, перебросились парой слов. Один открыл капот, критически осмотрел содержимое, хлопнул крышкой. Двигатель на месте. Второй обронил несколько слов, выразительно мотнув на дом, к чьим владениям относился сеновал с беглецами. Первый задумчиво почесал переносицу, показал на сигарету — дескать, сейчас докурим…
Он отполз от окна. Девчонка сидела на полу, вся в соломе, смотрела на него, склонив голову.
— Можешь не комментировать, Турецкий, — прошептала она. — У тебя такое зеленое лицо, что и без слов понятно. Что им здесь надо? Ведь в этом доме никто не живет…
— Возможно, мы ошиблись, — пробормотал он, — и парочка призраков на участке все же обитает. Не спим, Валюша, руки в ноги и чешем отсюда, пока не поимели. Живо с лестницы — и в овраг…
— С добрым утром, Турецкий, — бормотала она, скатываясь за ним по лестнице. — С тобой, ей-богу, как на краю действующего вулкана, где нельзя бездействовать…
Они свалились с лестницы, встали, как вкопанные. В узком проеме, ограниченном дощатыми стенами, стоял какой-то хмурый субъект с берданкой наперевес, смотрел такими глазами, что сердцу стало больно…
Валюша захлебнулась от испуга, исторгла звук, издаваемый камнем, брошенным в воду, вцепилась Турецкому в рукав. Он тоже был не в лучшем расположении духа. Колоритные же личности обитают подчас в русских селеньях… Мужику было глубоко за сорок, крепко сбитый, основательный, кряжистый, гладко выбритый череп украшал бугристый шрам, шею и нижнюю часть лица покрывала сантиметровая стальная щетина. Он был одет в плотную рубашку, рукава закатаны, грубые суконные штаны заправлены в стоптанные кирзачи. Палец с татуировкой, изображающей перстень, твердо покоился на спусковом крючке, а дуло смотрело в живот Турецкому. |