|
Там находился старый, весь пожелтевший диплом мореходного училища с помеченной на нем датой, а вокруг висели награды Марино: медаль Сирта (пятнадцать лет верной службы в пустыне) на голубой с красными полосками ленте, медаль «За спасение на море» и расплывшееся пятно красной, благородной медали Святого Иуды, которая, как все в Орсенне знали, достается только ценой крови. Я разглядывал их, задумавшись, — они казались какими-то лишенными субстанции, казались увядшими в своем стеклянном вместилище реликвий. Я попытался представить себе, как Марино украдкой, со свойственной только ему детской морщинкой нахмуренного внимания косится на спрятанные под стеклом медали: такое удаление, такое головокружительное отстранение от самого себя меня просто ошеломляло; мне стало как-то нехорошо в этой сонной комнатке, и я на мгновение прилег на узкую кушетку; легкое движение на потолке заставило меня вздрогнуть: это оказалась стрелка компаса, по которой Марино мог ориентироваться, даже когда отдыхал, и которая шевелилась у меня над головой, как разбуженное животное. Комната исторгала меня; я встал и от безделья стал листать один из томов «Навигационных инструкций»; нити моха склеивали влажные страницы, распространявшие сильный запах плесени: судя по всему, Марино уже с давних пор плавал только по счислению; и снова он, как галлюцинация, явился у меня перед глазами, сошел со склеенных страниц этой книги. Тяжелый, сеющий вокруг себя спокойствие, со взглядом, прикованным к тому, что находится поблизости, и в то же время с проскальзывающим в нем отсветом таинственного беспокойства больного человека. Внезапно от чьих-то шагов у меня над головой загремело листовое железо; перспектива оказаться захваченным врасплох была мне неприятна, и я приблизился к зеркалу, чтобы поправить свой китель; на какое-то мгновение я погрузился взглядом в его серые глубины и словно попал в их водоворот: мне казалось, что совершенно одинаковые образы, бесчисленное множество точно накладывающихся друг на друга образов непрерывно отслаиваются у меня перед глазами, быстро скользят один по другому, как страницы книги, как слои «Навигационных инструкций» у меня в руках. Я закрыл глаза, захлопнул от слишком яркого света створку иллюминатора и, немного поколебавшись, притворил за собой дверь каюты с ее запахом увядших цветов, притворил осторожным движением, каким закрывают комнату покойника.
Я пошел в управление Адмиралтейства отдать кое-какие распоряжения. С собой я взял Фабрицио, это было уже давно решено; я приказал проверить, чтобы на судне был полный комплект полагающихся по уставу продовольственных запасов и боеприпасов. Беппо, превратившийся из-за сельскохозяйственной безработицы в начальника корабельной интендантской службы, незаметно повел бровями: распоряжение казалось и необычным, и излишним; я тут же вспомнил, что на «Грозном» никогда не прикасались ни к каким запасам, и прикусил губу; представил себе ряд покрытых легкой зеленой плесенью запечатанных ящиков, а вот и забытый за бумагами в глубине выдвижного ящика ночного столика заряженный револьвер. — Ты, значит, собираешься вступать в рукопашную схватку? — улыбнулся суетившийся поблизости Фабрицио, который возбуждался от одной только мысли о приготовлениях, будь то просто приготовления к игре в карты. — Олух!.. — толкнул я его в бок и тут же не без коварства добавил: — Ты, наверное, был бы рад плавать только по безопасным проходам, да и то не больше одного раза. — Подумаешь! Безопасные проходы… С этими-то береговыми ориентирами… Фабрицио раздраженно пожал плечами и показал мне на сияющую белизной крепость. — Это теперь просто детская игра, даже ночью, вот чего Марино никак не хочет понять. И при этом мне еще отказывают в медали «За преодоление опасности на море», бывает же несправедливость!.. Ну и пусть, сегодня вечером на нашем укрощенном море (так на морском жаргоне называли Сиртское море) будет прекрасная погода. |
