Одри не могла смириться с мыслью, что она сознательно отрицает благотворное влияние этого чудесного города на ее чувства. Рим был полон тепла и смеха, и это подрывало всю ее решимость. Может быть, именно поэтому она старалась не замечать очевидного? Потому что боялась… радости?
Чувствуя себя смущенной и по-настоящему одинокой, она снова увидела Витторио, который поднимался к садам, разбитым на вершине одного из холмов. Этот человек знал, куда идет. Ему не надо было останавливаться и оглядываться. Его рука по-прежнему сжимала свернутую трубочкой бумагу, когда он перешагивал сразу через две крутые ступени.
Многие оглядывались ему вслед. Одри в первый раз видела его в джинсах, как ни странно, чистых. Они подчеркивали его узкие бедра, длинные ноги… Одри вспыхнула, оглянулась, пытаясь удостовериться, что никто ничего не заметил, и от души пожелала себе выкинуть из головы эти дурацкие эротические мысли.
«Почему он тебе не нравится?» — спросила мать, и Одри ответила, что Витторио выводит ее из себя. Так оно и было… потому что он не видел в ней женщину, потому что всегда отвергал ее как нечто чуждое.
Впрочем, это тоже было не совсем верно. На самом деле Одри невзлюбила Витторио потому, что он слишком напоминал Кевина, человека, которого она когда-то любила. Кевина, который ужасно обидел ее. Они познакомились, когда этот холеный, красивый, элегантный мужчина принес свою собаку к ветеринару, у которого Одри работала помощницей.
Восемнадцатилетняя Одри не устояла перед чарами Кевина, ловя каждое его слово. Он открыл Одри мир, которого та прежде не знала, водил по удивительным местам и научил любви. Он стал первым любовником Одри. А затем Кевину надоела ее наивность и неуклюжесть в постели, и он ушел к другим, более веселым подружкам, оставив ее с разбитым сердцем.
Никогда, поклялась Одри, ни один мужчина больше не сможет так обойтись с ней. Она понимала, что это означает безнадежное одиночество. Постепенно боль прошла, но клятва оставалась в силе: Одри продолжала держать мужчин на расстоянии. Это делалось неосознанно — просто внутри существовал некий защитный барьер.
А сейчас, годы спустя, появился Витторио, принадлежавший к тому же типу мужчин — во всяком случае, с виду, поправилась она — и вызывавший в ней похожее чувство. То же тревожное, томительное влечение.
Да, были вещи, которых она не хотела признавать. Например, что она пыталась унизить Витторио только ради того, чтобы справиться со своими чувствами. Одри вздохнула. Ей было уже не восемнадцать лет, но голова кружилась по-прежнему. Поэтому ей и не хотелось останавливаться и оглядываться: это оставляло время для раздумий, а раздумья вещь коварная… недолго и передумать.
Но Одри должна была извиниться, и сейчас ей представилась возможность сделать это. На самой вершине холма она догнала Маричелли и схватила его за руку.
— Витторио, я…
Не сводя глаз с того, на что он смотрел, Маричелли бесстрастно приказал:
— Уходите.
— Но я…
Он вырвал руку и пошел дальше.
— Витторио!
Одри перешла на бег и не заметила глубокой ямы. А потом стало слишком поздно.
3
Одри вскрикнула и замахала руками, как ветряная мельница. Витторио схватил ее за предплечье и извлек на свет божий.
— Какой дурак вырыл здесь яму? — с трудом выдохнула она. — Ведь кто-нибудь непременно упадет и свернет себе шею!
— Неплохо бы, — буркнул себе под нос Витторио.
Одри резко повернулась, открыла было рот, но тут же опомнилась, глубоко вздохнула и дрожащим голосом упрекнула Маричелли:
— Если бы вы не пустились бежать…
— Я никогда не бегаю, — хладнокровно возразил он. |